Она расхохоталась:

– Все остальное, даже воду в бутылях, вам приносят надом!

Я кивнул, все верно, хлеб как-то неловко заказывать, это неящик с минеральной водой или пара ящиков пива. Хлеб на неделю не купишь, аиз-за каждой булочки вызывать человека – как-то неловко даже для такого лодыря,как я. Хотя я, конечно, не лодырь, просто я работаю много, очень много. Ивообще это мое кредо: писать много. Я не молод, застал еще то время, когда писалиручкой, макая в чернильницу, потом печатали на механических машинках, а сейчасвот на компьютере. Причем я одним из первых перешел… вообще-то это я так изскромности, на самом деле я первый перешел от печатания буковок напрямую кработе с импами, то есть вот так сразу образами, а когда мне надо изобразитьстук копыт, то не пишу «простучали копыта», а из десяти тысяч сэмплов выбираюподходящий стук некованого или кованого коня, это как надо по сюжету, стуккопыт по камням, по сухой земле, по гравию или по траве…

Но писать много нужно не только потому, что наконец-тодорвался до настоящего творчества, хотя работать с импами – это совсем не то,что с безликими буковками. Здесь размах, богатство, неслыханные возможности, явсе еще не овладел ими в полной мере, да и никто не овладеет в полной, этонеисчерпаемый мир, к тому же постоянно пополняемый.

Писать много нужно потому, что я из числа профессиональныхзаглядывателей в будущее, а то, что там вижу, хоть и наполняет душу восторгом,но скоро заставит искать другую работу. Лет через десять можно будет записыватьсвою личность в такой вот компьютер, в смысле – похожий с виду ящик будетстоять здесь же на столе или в уголке, но, конечно, в тысячу или миллион размощнее. По всем прогнозам инженеров, такой комп будет закончен уже в следующемгоду, по карману сперва только миллиардерам, еще через пару лет станет доступени миллионерам, а еще через пять лет цена упадет настолько, что смогу купить ия.

Но тут уж неважно, кто первый из писателей купит, я иликто-то другой: этот человек мгновенно завладеет всем книжным рынком, ибо,сбрасывая свое сознание в компьютер, будет мыслить и работать в миллионы разбыстрее, а это значит, что легко и просто сможет выдать пусть не миллион книг вмесяц, но хотя бы тысячу, а это обвал, это крушение рынка, это конец такойпрофессии, как писательство.

Потому надо успеть сейчас заработать какое-то количестводенег, чтобы купить такой комп… нет, уже не для работы, на ней сразу крест,просто безумно интересно, как это подключаться к таким мощностям, переливатьсвое сознание туда и обратно, успевая там за тысячную долю секунды просмотретьчерез Интернет десяток новеньких фильмов, пару сот клипов, пробежаться поновостям, взглянуть на дайджест последних научных разработок, сосканировать и твердозапомнить все новейшие анекдоты, чтобы щегольнуть в компании…

На пятом этаже подсела супружеская пара, я их не знаю вродебы, они меня тоже, но Барбоса почему-то узнали: женщина наклонилась и почесалаему спину, мужчина натянуто улыбался и старательно делал вид, что вотнисколечки не боится этого пса-убийцы, собаки-людоеда, которая за прошлый годпокусала по стране сто тысяч человек.

– В булочную? – поинтересовалась женщина.

– Точно, – ответил я обреченно.

– Хорошее время, – определила она. – Сейчаскак раз свежий хлеб завозят. Я всегда по запаху с той стороны улицы слышу.

– Да, – сказал я знающе, чтобы подтвердить своюрепутацию гурмана и умельца выбирать свежий хлеб, – я вот именно, чтобы сзапахом!

– И с хрустящей корочкой, – добавила она сулыбкой.

– Обязательно! Иначе что это за хлеб?

Лифт остановился, двери распахнулись, Барбос, к облегчениюзастывшего мужчины, вылетел вихрем и помчался, делая вид, что вот прям умираетот жажды увидеть зелень и насладиться свежим воздухом после многочасовогосидения перед бездушным компьютером.

Я невольно вспомнил Кристину, ей куда жарче, насколько знаю,кондиционеры предусмотрены далеко не во всех моделях «Опелей». На выходе изподъезда в лицо пахнуло расплавленным асфальтом, жарким прокаленным воздухом,потом, горелым железом, гарью, будто где-то поблизости пожар.

Барбос метался по газону, глаза горят азартом, носвытянулся, как у слона хобот, ноздри трепещут, как крылья стрекозы, для негомир полон запахов, везде медленно тают образы как проходивших недавно людей,так и собак, кошек, даже пролетавших голубей и воробьев. Воровато покосился всторону огромного мусорного контейнера.

– Не отставай, – велел я строго. – Тоже мне,библиофил!

Он покосился укоризненно большим коричневым глазом. Мол,предатель, отступник, как же можешь смотреть на такое безобразие и не хвататьсяза сердце?

Барбос недовольно похрюкивал, но перечить не смеет: надопереходить улицу, а если заупрямится – возьму на поводок. Демонстративнопокорно перешел рядом, как робот-овчарка держась у левой ноги, но уже на тойстороне сразу же ринулся на газон искать следы всяких-разных, к тому же надоуспеть оставить свои метки, пусть знают, гады, кто здесь был большой истрашный.

– Далеко не отходи, – велел я.

Дверь магазина услужливо распахнулась, струя прохладноговоздуха ударила навстречу, я выпрямился, оживая. Бывший гастроном, а теперьсупермаркет, залит ярким светом: специалисты подсчитали, что при такомосвещении у людей праздничное настроение, покупают намного больше, берутдорогие продукты и вещи, которые не взяли бы в будни.

Я взял тележку и пошел вдоль полок, народ бродит не спеша,выбирает, советуется с продавцами и друг с другом, что взять, каждый деньпоявляются новые товары, попробуй угадай, какие стоящие, а какие – халтура. Атут еще эти моды, как уже начали называть модифицированные продукты дажедревние старушки. Смотришь и не понимаешь, что перед тобой на полке, где вчералежал обыкновенный картофель.

Возле бесконечного стенда с различными кока-колами, пепсямии спрайтами я поинтересовался у молоденькой продавщицы:

– А какая вода не играет?

– Простите?

– Какая, говорю, фирма, выпускающая газировку, неиграет во все эти подарки, выигрыши и прочую… да-да, то самое слово?

Она призадумалась, сказала нерешительно:

– Вроде бы «Праздничная елка»… А зачем вам?

– Я не играю, – объяснил я. – И не хочуоплачивать все эти призовые автомобили и поездки в Канны.

– Ой, это у них такой малый процент от прибыли!

– Все равно, – сказал я твердо. – Не хочуоплачивать чужие выигрыши. Ведь все это включено в себестоимость?.. Я – бедный.

Она с сомнением скользнула взглядом по моим шортам от ДжонаЛенкиса, сандалиям от Гейбла Урдона, небрежно расстегнутой рубашке с короткимирукавами, даже заметила на запястье часы, которые подарили мне на деньрождения, на них можно выменять неплохой автомобиль…