Мистер Бакл трижды откладывал ложку и открывал рот, чтобы что-то сказать, и трижды ему изменяла смелость. Когда же он, наконец, заговорил, головы всех сидевших за столом повернулись в его сторону.

— Но суть в том… — мистер Бакл легким кивком поблагодарил гостей за внимание, — …что главного вы не сказали. Я прав, мистер Отс? «Ловец» воров обладал сведениями, которых не было у полиции. В этом вся суть рассказа, или я ошибаюсь?

— Это я ошибаюсь, — ответил Отс. — Я начал рассказывать, а потом понял, что не совсем прилично рассказывать такие истории в обществе мистера Хауторна.

Лысый, с черной бородой мужчина по имени Генри Хауторн, был, как успела сказать Джеку Мерси Ларкин, главным актером в «Лицее», театре мистера Бакла.

Это он благодаря своему великодушию (и себе на пользу) собрал за столом у Бакла всех этих никому неизвестных людей. Крупный, с грудью как бочка, Хауторн обладал глубоким и звучным голосом.

— О Господи, — прогудел он, намазывая хлеб маслом и тряся головой, чтобы усилить эффект своего неодобрения. — Вам еще не надоело ваше хобби, ваш конек?

— Буфет, — шепнул Констебл. — Супницу на буфет. Мэггс поставил супницу на доску буфета и взял протянутую ему Констеблом бутылку кларета.

— И чтоб ни капли мимо.

— Это так называемый животный магнетизм, — объяснял писатель джентльменам за столом, с интересом снова повернувшимся к нему. — Мой друг называет это моим хобби или коньком.

— На живодерню бы таких, — воскликнул Генри Хауторн, пододвигая Мэггсу свой стакан, чтобы тому было легче наполнить его.

— Наш «Ловец», — заявил Тобиас Отс, — не какой-нибудь жулик, как Джонатан Уайльд. Он образованный, современный человек, получающий свои сведения с помощью гипнотических пассов, — здесь он сделал руками плавные движения прямо перед недрогнувшим взглядом Хауторна. — Он сделал их перед четырьмя свидетелями после того, как их уже допросили в полиции; он ввел каждого из них в состояние гипнотического сомнамбулизма. Этот «Ловец», которого зовут Вилфред Партридж, подобным методом получил самое подробное описание подозреваемого от тех, кто считал, что едва разглядели его.

— Да, — подтвердил хозяин дома, но на этот раз так тихо, словно разговаривал сам с собой.

— Человеческий мозг, — продолжал Тобиас Отс, переводя взгляд с одного своего слушателя на другого, — это сосуд, который никогда не дает течи. Он хранит все и помнит все. И если мистер Хауторн предпочитает думать о животном магнетизме как о салонной игре, построенной на обмане, то это потому, что он не читал Вилльера или Пьюзегюра.

— А вы читали в «Морнинг кроникл» о некоем русском джентльмене? — спросил Хауторн. — Он приехал из такой дали, как Севастополь, чтобы в Лондоне поучиться гипнотизму? Читали об этом? Нет? Пишете, но не читаете. Жаль. Кое-кто подумывает использовать ваше благородное искусство для соблазна юных дев.

— К буфету, — прошипел Констебл. — По сторонам. — Джек Мэггс, заложив руки за спину, застыл у одной стенки буфета, Констебл — у другой.

— Теперь уже совершенно очевидно, — заметил Отс, — что ни один сеанс гипноза на нашей земле не побудит кого-либо действовать вопреки своей морали.

— Доклад короля Филиппа! — вдруг воскликнул мистер Бакл. — Я должен сказать, что есть совсем иное мнение.

— Вы студент Королевской комиссии?

— Мой ответ — да, — промолвил Перси Бакл.

Он опустил глаза на стол и на его бледных щеках появились красные пятна.

— Я должен предостеречь нашего хозяина, — вдруг заявил Генри Хауторн, не скрывая улыбки в своей густой бороде. — Мой друг Отс стал тайным гипнотизером, как я слышал, — а я действительно слышал, как вы, Отс, пытались убедить Королевского адвоката, что вам должны разрешить подвергать гипнозу всех судимых преступников прямо в зале суда.

— Но Хауторн, мой старый друг, вы просто не поняли моей точки зрения.

— У вас их больше, чем зубцов на вилке, Отс, — ответил Генри Хауторн и вернулся к своему хлебу с маслом.

— Ум преступника так же поддается гипнозу, как и ум любого из людей, — пояснил Отс, и в его светло-голубых глазах заискрились крохотные коричневые крапинки.

Новый лакей слушал этот спор с большим интересом.

— Да что вы, Отс? — вмешался в разговор гость с дрожащей губой. — Какой закоренелый преступник станет делиться своими секретами в зале суда?

— Даже самый последний изменник, — возразил Тобиас Отс, — испытывает внутреннюю потребность рассказать правду. Вспомните предсмертные признания, которые продолжают посылать в Холборн. Это и есть то, что наши отцы называли «совестью». Она есть у всех нас. Для преступника — это как бы своего рода страстное побуждение прыгнуть вниз с большой высоты.

Резкие складки у рта нового лакея выдавали его мнение на сей счет, и это не осталось бы незамеченным, если бы буря скрываемых эмоций не вызвала у бедняги привычный нервный тик, на сей раз невыносимой силы.

Как всегда, это произошло внезапно.

Ему казалось, что в его щеку когтями вцепилась разъяренная кошка. Глаза резало так, словно в них брызнули лимонным соком. Боль была столь велика, что Мэггс не удержался от крика, а бутылка с кларетом, которую он должен был поставить гостям на стол, выпала из его руки и ее содержимое пролилось на персидский ковер.

Разумеется, Тобиас Отс первым увидел, что лакей вдруг упал. Пока гости, не зная, что делать, застыли в испуге на своих местах, он встал на колени около Джека Мэггса и, нагнувшись над его искаженным лицом, осторожно, но уверенно убрал тяжелую руку бедняги с больной щеки.

— Я понимаю, что это. — Взяв ложку, он приложил конец ее ручки к искривленной в гримасе щеке. Как только ложка коснулась больного места на лице, под кожей словно забился живой пульс.

— «Тик болезненный», — констатировал Тобиас Отс и, поднявшись, протянул лакею свою в чернильных пятнах руку, помогая ему встать. С помощью Генри Хауторна он усадил Джека Мэггса на стул. — Вы когда-нибудь слышали такой диагноз: «Тик болезненный»?

Но новый лакей едва ли что-либо сознавал, кроме собственной боли и ужаса, который ее сопровождал. Это не был ужас чего-то определенного, но он был столь глубоким, что в такие минуты Джек Мэггс порой не сознавал, где он и кто он.

— Посмотрите на меня, — тоном приказа сказал Тобиас Отс. — Смотрите мне прямо в глаза. Я сниму вашу боль.

Мэггс видел Отса сквозь пелену тумана. Этот невысокого роста джентльмен водил перед ним руками. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Джек Мэггс, проснувшись, нашел себя сидевшим на том же стуле с прямой спинкой, но только уже у дверного проема. Напротив него сидел Тобиас Отс, да так близко, что Джек чувствовал его дыхание, пахнущее супом из угрей; его аккуратные колени легонько касались шелковых гольфов Джека.