Кажется, что на Алешу произвел сильнейшее впечатление приездего обоих братьев, которых он до того совершенно не знал. С братом ДмитриемФедоровичем он сошелся скорее и ближе, хотя тот приехал позже, чем с другим(единоутробным) братом своим, Иваном Федоровичем. Он ужасно интересовалсяузнать брата Ивана, но вот тот уже жил два месяца, а они хоть и виделисьдовольно часто, но все еще никак не сходились: Алеша был и сам молчалив и какбы ждал чего-то, как бы стыдился чего-то, а брат Иван, хотя Алеша и подметилвначале на себе его длинные и любопытные взгляды, кажется, вскоре перестал дажеи думать о нем. Алеша заметил это с некоторым смущением. Он приписал равнодушиебрата разнице в их летах и в особенности в образовании. Но думал Алеша идругое: столь малое любопытство и участие к нему, может быть, происходило уИвана и от чего-нибудь совершенно Алеше неизвестного. Ему все казалосьпочему-то, что Иван чем-то занят, чем-то внутренним и важным, что он стремитсяк какой-то цели, может быть очень трудной, так что ему не до него, и что вотэто и есть та единственная причина, почему он смотрит на Алешу рассеянно.Задумывался Алеша и о том: не было ли тут какого-нибудь презрения к нему, кглупенькому послушнику, от ученого атеиста. Он совершенно знал, что брат егоатеист. Презрением этим, если оно и было, он обидеться не мог, но все-таки скаким-то непонятным себе самому и тревожным смущением ждал, когда брат захочетподойти к нему ближе. Брат Дмитрий Федорович отзывался о брате Иване сглубочайшим уважением, с каким-то особым проникновением говорил о нем. От негоже узнал Алеша все подробности того важного дела, которое связало в последнеевремя обоих старших братьев замечательною и тесною связью. Восторженные отзывыДмитрия о брате Иване были тем характернее в глазах Алеши, что брат Дмитрий былчеловек в сравнении с Иваном почти вовсе необразованный, и оба, поставленныевместе один с другим, составляли, казалось, такую яркую противоположность какличности и характеры, что, может быть, нельзя бы было и придумать двух человекнесходнее между собой.

Вот в это-то время и состоялось свидание, или, лучшесказать, семейная сходка, всех членов этого нестройного семейства в кельестарца, имевшая чрезвычайное влияние на Алешу. Предлог к этой сходке,по-настоящему, был фальшивый. Тогда именно несогласия по наследству и поимущественным расчетам Дмитрия Федоровича с отцом его, Федором Павловичем,дошли, по-видимому, до невозможной точки. Отношения обострились и сталиневыносимы. Федор Павлович, кажется, первый и, кажется, шутя подал мысль о том,чтобы сойтись всем в келье старца Зосимы и, хоть и не прибегая к прямому егопосредничеству, все-таки как-нибудь сговориться приличнее, причем сан и лицостарца могли бы иметь нечто внушающее и примирительное. Дмитрий Федорович,никогда у старца не бывавший и даже не видавший его, конечно, подумал, чтостарцем его хотят как бы испугать; но так как он и сам укорял себя втайне замногие особенно резкие выходки в споре с отцом за последнее время, то и принялвызов. Кстати заметить, что жил он не в доме отца, как Иван Федорович, аотдельно, в другом конце города. Тут случилось, что проживавший в это время унас Петр Александрович Миусов особенно ухватился за эту идею Федора Павловича.Либерал сороковых и пятидесятых годов, вольнодумец и атеист, он, от скуки,может быть, а может быть, для легкомысленной потехи, принял в этом делечрезвычайное участие. Ему вдруг захотелось посмотреть на монастырь и на «святого».Так как все еще продолжались его давние споры с монастырем и все еще тянуласьтяжба о поземельной границе их владений, о каких-то правах рубки в лесу ирыбной ловли в речке и проч., то он и поспешил этим воспользоваться подпредлогом того, что сам желал бы сговориться с отцом игуменом: нельзя ликак-нибудь покончить их споры полюбовно? Посетителя с такими благиминамерениями, конечно, могли принять в монастыре внимательнее ипредупредительнее, чем просто любопытствующего. Вследствие всех сих соображенийи могло устроиться некоторое внутреннее влияние в монастыре на больного старца,в последнее время почти совсем уже не покидавшего келью и отказывавшего поболезни даже обыкновенным посетителям. Кончилось тем, что старец дал согласие идень был назначен. «Кто меня поставил делить между ними?» – заявил он только сулыбкой Алеше.

Узнав о свидании, Алеша очень смутился. Если кто из этихтяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, безсомнения, один только брат Дмитрий; остальные же все придут из целейлегкомысленных и для старца, может быть, оскорбительных – вот что понималАлеша. Брат Иван и Миусов приедут из любопытства, может быть самого грубого, аотец его, может быть, для какой-нибудь шутовской и актерской сцены. О, Алеша хотьи молчал, но довольно и глубоко знал уже своего отца. Повторяю, этот мальчикбыл вовсе не столь простодушным, каким все считали его. С тяжелым чувствомдожидался он назначенного дня. Без сомнения, он очень заботился про себя, всердце своем, о том, чтобы как-нибудь все эти семейные несогласия кончились.Тем не менее самая главная забота его была о старце: он трепетал за него, заславу его, боялся оскорблений ему, особенно тонких, вежливых насмешек Миусова инедомолвок свысока ученого Ивана, так это все представлялось ему. Он даже хотелрискнуть предупредить старца, сказать ему что-нибудь об этих могущих прибытьлицах, но подумал и промолчал. Передал только накануне назначенного дня чрезодного знакомого брату Дмитрию, что очень любит его и ждет от него исполненияобещанного. Дмитрий задумался, потому что ничего не мог припомнить, что бытакое ему обещал, ответил только письмом, что изо всех сил себя сдержит «преднизостью», и хотя глубоко уважает старца и брата Ивана, но убежден, что тут иликакая-нибудь ему ловушка, или недостойная комедия. «Тем не менее скореепроглочу свой язык, чем манкирую уважением к святому мужу, тобою стольуважаемому», – закончил Дмитрий свое письмецо. Алешу оно не весьма ободрило.

Выдался прекрасный, теплый и ясный день. Был конец августа.Свидание со старцем условлено было сейчас после поздней обедни, примерно кполовине двенадцатого. Наши посетители монастыря к обедне, однако, непожаловали, а приехали ровно к шапочному разбору. Приехали они в двух экипажах;в первом экипаже, в щегольской коляске, запряженной парой дорогих лошадей,прибыл Петр Александрович Миусов со своим дальним родственником, очень молодымчеловеком, лет двадцати, Петром Фомичом Калгановым. Этот молодой человекготовился поступить в университет; Миусов же, у которого он почему-то пока жил,соблазнял его с собою за границу, в Цюрих или в Иену, чтобы там поступить вуниверситет и окончить курс. Молодой человек еще не решился. Он был задумчив икак бы рассеян. Лицо его было приятное, сложение крепкое, рост довольновысокий. Во взгляде его случалась странная неподвижность: подобно всем оченьрассеянным людям, он глядел на вас иногда в упор и подолгу, а между тем совсемвас не видел. Был он молчалив и несколько неловок, но бывало, – впрочем неиначе как с кем-нибудь один на один, что он вдруг станет ужасно разговорчив,порывист, смешлив, смеясь бог знает иногда чему. Но одушевление его столь жебыстро и вдруг погасало, как быстро и вдруг нарождалось. Был он одет всегдахорошо и даже изысканно: он уже имел некоторое независимое состояние и ожидалеще гораздо большего. С Алешей был приятелем.