отнеси им напиться.

Эйген видит пред ней

Белый пёсик бежит.

— Боже, чудо откуда он взялся?

Он смеётся и радостно что-то кричит

И смеётся, смеётся, смеётся.

А невестка увидев, что вызвала смех,

Долго думать над этим не стала.

Я иду за собакой,

Конечно, смешно и посланника Бога прогнала.

Все замолкли, рабочие стихли тот час.

И поник головой бедный Эйген.

А невестка задрав ассирийский свой нос,

К ним с холма горделиво спустилась.

Над великой рекой мост стоит и поныне.

Нет Ассирии той.

И народ размело.

Две косы над рекой,

Подчиняются ветру

И ночами там песня

Из камня идёт.

«В колыбельке дитя я оставила утром,

Накормите его, говорите, что мать,

Не бросала его, а по-прежнему любит

И в раю будет милого ждать.

Если бьёте его, то моею рукою,

Если любите сердцем моим.

Заменить ему мать не подвластно живому,

Здесь придётся мне вечность стоять.

Не носите сестрицы мои одеяния.

И не трогайте гребень, а киньте вы в пасть.

Ненасытного, бурного Тигра,

Здесь придётся мне вечность стоять!»

Шлемиль

Люди живут, пока мы о них помним.

Каждый оставил свой след.

Часто поступок, иль просто забава

Память на тысячу лет.

Было давно,

Но когда, я не помню,

В Турции в самой глуши.

Шлемиль — красавец,

В селе ассирийском

Чистил чужие дворы.

Если лежит не в положенном месте,

Это тревожит ребят.

Завтра всё будет,

Вернее, исчезнет,

Если ты любишь поспать.

В те времена всех судили не судьи,

Бога боялся, народ.

Не было столько убийств и насилий.

Кара — от церкви отвод.

Если тебя изгоняют из церкви

Нет тебе места нигде,

Нет на земле, нет и на небе,

Бог он всё видит везде.

Люди боялись, судьёй был учитель,

У православных знать поп.

Звали учителем у ассирийцев,

В церкви служивших отцов.

Вере учили они,

За советом

К ним приходили толпой,

С просьбой, надеждой,

Иль просто с обидой.

Все обращались с мольбой.

Вот как- то утром,

Проснулся учитель

С жалобой люди пришли.

— Ночью козу из сарая у Сарьи,

Шлемиль унёс, накажи!

Это село, здесь глаза и повсюду.

Уши шевелят кусты.

Что бы ни сделал, на утро узнают.

Хочешь, хоть в маске ходи.

Знают походку,

Взгляд твой, дыханье.

Здесь ты растёшь на глазах.

Знают с пелёнок и наблюдают

Каждый проделанный шаг.

— Так, хорошо, вы ему сообщите.

Жду я его через час,

Будет на библии клясться проказник,

Хватит ему воровать!

Шлемиль пред тем как отправиться в церковь,

Долго сидел у реки,

Люди подумали, -

«Кается парень»,

Не подымал головы.

Шлемиль поймал в грязной луже лягушку,

Сунул в карман на груди.

Куртку надел и отправился в церковь,

Что-то, шептав по пути.

Библию подал ему

Наш учитель

— Ну-ка, проказник, клянись.

Мне можешь врать,

Но перед этим писанием

Вряд ли тебе устоять.

Шлемиль, подняв свою правую руку,

К сердцу её приложил.

— Этой душою клянусь, что не брал я,

Врут, что козу я стащил.

Бедный учитель развёл лишь руками,

Парень клянётся душой:

— Ладно, ступай! Ступай, себе с миром.

Бог пускай будет с тобой!

Шлемиль домой возвращался с ухмылкой,

Вспомнил, лягушку пущу.

Смотрит, подохла

От клятвы столь сильной,

Душу, отдав за козу.

Шлемиль подумал, жалко лягушку.

Ладно, учитель тебя,

Я проучу, заставляешь всех клясться.

Я отомщу за себя.

Тёмною ночью Шлемиль с друзьями

Снова ограбил людей

Ну, и конечно утром учитель

Ждал пострадавших гостей.

С раннею зорькой Шлемиля мама,

В церковь кастрюльку снесла,

Ночью с баранины хаш наварила.

Да, угостила отца.

— Ну, что случилось?

Шлемиль?

Зовите! Хватит дурачить людей!

Я покажу сорванцу!

Будет знать он, как воровать.

Ух! Злодей.

Яркое солнце играло лучами,

Шлемиль шагал,

Улыбаясь весне.

Ждал его отче,

Остывший немного,

Сидя у самой двери.

— Заходи, озорник!

Знаешь, в чём обвиняют?

Ну, клянись, что не брал, хулиган!

Вот бери и клянись, непоседа,

Это библия, а не букварь.

Шлемиль руку поднял над писанием,

Вот клянусь Вам, его я так ел,

Как и вы его видели, ели,

Я бы врать вам, отец, не посмел.

Вышел к людям учитель:

«Не брал он.

Он поклялся,

Ступайте домой.

Видно врут, оболгали парнишку.

Иль не всё у него с головой».

Через месяц на исповедь парень,

С сожалением к учителю шёл.

Долго тот над собою смеялся,

Как его малолетка провёл.

Время шло и раскаяние гасло

У парнишки в весёлой груди.

Расскажу, как других обучал он

Вере в бога,

Ты только прочти.

Турок жил в Ассирийском посёлке,

Был богатым, таково искать,

Но не верил ни в Бога, ни в чёрта.

И любил он народ обижать.

На земле его, прямо за полем

Дуб высокий рос,

Триста в нём лет.

Говорили, что место святое,

И, что в дереве сила и свет.

Но решил он людей, чтоб отвадить

Ночью дерево, то отпилить.

— Хватит этим бездельникам бегать.

Свято ль место, коль дерева нет.

Умоляла жена на коленях,

— Ты не трогай его, я прошу.

Бог накажет его ты не гневай.

Я с тобой этот крест понесу.

— Распоясалась, женщины голос

Слышу в доме, ведь это позор!

Если надо умрём, засмеялся,

Подымая, он к небу свой взор.

Отрубили, да прямо под пасху,

Крик людской разносила земля,

А богач всё себе ухмылялся,

Пока горькая плата пришла.

Дочек пять,

А сынок стал калекой,

Откосил ему бог две ноги,

В тот же день

Он упал с дохлой клячи.

И его ели-ели спасли.

Наш богач долго плакал, взывая,

Умоляя пощады с небес,

Но теперь каждый день по овечке,

Мор напал пожиравший овец.

Мусульмане погибших, умерших

Не едят никогда, отдают.

Христиане едят это мясо.

Кто пройдёт, тот его заберёт.

Каждый день бедный Шлемиль, уставший

В ночь глубокую шёл к богачу,

Залезал сквозь окошко к овечкам,

А на утро за ними же шёл.

Задушил, нет кровинки, пылинки.

Сам хозяин тебе отдаёт.

Он грешил, но себе оправдание

Каждый ищет и может, найдёт.

Много лет с тех времён прошагало,

И века друг за другом прошли,

Но все помнят мальчишки проказы,

Он оставил свой след на пути.

София

О чём мечтаешь ты, не знаю.

Я предлагаю полетать.

В далёких странах

И конечно с собою невидимку взять.

Давай отправим вспять мы время,

Хотя б навек один назад,

И полетим мы не на север,

А на восток в персидский рай.

Темно! Настало время править — Луне,

Поднявшись над землёй,

Она нас