Рахиль смогла привыкнуть ко многим неудобствам, которые принес ей неравный брак, кроме одного — почти полному отсутствию внутренней сдержанности. Эти люди не знали границ, не ведали стыда. Для них не было ничего святого, над чем они не могли бы посмеяться, пошутить. В первые годы замужества она почти поверила, что подобное отсутствие притворства есть способ утверждения собственной свободы от тех мелкобуржуазных привычек, которые прививались традиционным воспитанием. Она даже задавалась вопросом, не является ли способность говорить все и ничего не скрывать особой формой аристократизма, которую ее происхождение не позволяет ей постичь. Часто с удивлением она смотрела на мужа, который запросто раскрывал какой-нибудь семейный секрет. Сколько раз она с открытым ртом слушала, как он говорил своему собеседнику все, что ему приходило на ум.

Наконец она поняла, что это делалось не для того, чтобы позлить ее. Он не опустился бы до такого поведения. Ей все это не нравилось. Серьезные вещи по своей природе требуют такта и осмотрительности, они не должны становиться предметом очередной веселой истории, предназначенной для приятелей или посторонних ушей. Нескромность не должна становиться поводом для проявления остроумия. Рахиль предпочитала иметь много секретов, чем совсем их не иметь. С одной стороны, постоянная путаница между важным и неважным, между тем, о чем можно и о чем нельзя говорить, заставила этих людей утратить чувство приоритета. С другой стороны, эти люди разучились понимать разницу между пристойным и непристойным, важным и неважным. Очень часто они не щадили ради красного словца чувствительность других.

Рахиль со стыдом и неудовольствием вспоминала случай, когда ее будущий муж, сам того не заметив, унизил ее кузину. Лео и Рахиль тогда только познакомились. Он был надменным и несдержанным помощником профессора Мейера, Рахиль — живой, увлеченной своим делом студенткой, которой Лео после сурового академического экзамена поставил заслуженный высший бал и пригласил на ужин. Отец Рахили, придерживавшийся несколько устаревших традиций, настоял, чтобы при встречах Рахили и «этого профессора» присутствовала Сара, младшая кузина, молчаливая и застенчивая девушка, настоящий синий чулок. Лео вынужден был оплачивать ужин и билет в кино не только своей девушке, но и ее кузине. Как-то раз, то ли из-за раздражения, вызванного присутствием третьего лишнего, то ли попросту из любви посмеяться над другими, оплатив очередной счет в одном из приморских ресторанчиков в районе Фреджены, Лео спросил у Сары: «Послушай, ты никогда даже не предложила заплатить за себя. Ты просто убогая или действительно бедна?»

Застенчивая и пугливая Сара не могла знать, что в словаре Понтекорво слово «убогий» применялось по отношению к огромному числу людей из их круга, которые, даже рассчитывая на огромное наследство, вели жизнь на грани нищеты из простой скупости.

Не догадываясь, какие оттенки значения несет в себе это выражение, Сара заплакала. А Рахиль потом еще много дней не отвечала на звонки Лео. Затем она дала ему возможность объясниться и попросить прощения, возмутившись: «Как ты мог позволить себе такую злую выходку? Как можно так унизить человека?»

«Но это была просто шутка. Бог мой, какие же вы чувствительные натуры! Почему вы все воспринимаете всерьез? Если хочешь, я попрошу у нее прощения, но уверяю тебя, я совсем не хотел оскорбить ее!»

«Видишь, вот об этом я и говорю. Ты не придаешь словам никакого значения. Я для тебя тоже чувствительная натура?»

«Перестань, малышка, я же шучу».

«Настанет ли когда-нибудь тот день, когда ты перестанешь шутить?»

Сейчас, двадцать лет спустя, этот день настал. Но Рахиль не была уверена, что Лео это заметил: она подозревала, что со временем то, что она полагала простой игрой, стало способом, при помощи которого ее муж и все его друзья старались отдалить проблемы или разделаться с ними окончательно. И все было бы не так уж плохо, если бы на голову Лео не обрушилось действительно серьезное бедствие, а он из-за своего глупого легкомыслия даже не догадался о масштабах этого бедствия (или, по крайней мере, сделал вид, что не догадался).

Поскольку Рахиль знала, что новости о преступлении просто сразили мужа наповал, ее удивляло, что он говорит об этом так легко. Он как будто подавлял в себе тревогу дома и на людях и при этом сознательно не придавал значения обстоятельствам, которые так волновали ее. Более того, он мог пошутить над происходящим. Поэтому в последнее время, даже заметив, что Лео страдает от бессонницы ночью, а днем вздрагивает при малейшем шорохе, как будто боясь нападения, Рахиль делала вид, что она верит в показное легкомыслие и безразличие мужа. Один бог знает, как ей хотелось встряхнуть его. Сказать ему, что да, положение дел серьезно, но поправимо. Сказать ему, чтобы он прекратил изображать из себя шута, что это неуместно.

Как в то утро несколькими днями ранее, когда во время завтрака Лео начал подшучивать над Филиппо, который только что допил свой несквик и попросил отца подбросить его до школы. Лео, получивший накануне очередное уведомление из суда, сказал ему: «Что, сопляк, ты не боишься сесть в одну машину со злостным преступником?»

Допустим, дети что-то знали или догадывались. По крайней мере Филиппо. (Накануне он спросил кое-что у Рахили, очевидно побуждаемый расспросами товарищей.) Хотя мать с самого начала старалась держать ребят подальше от всей этой грязи, какие-то слухи не могли не дойти до них. Но к чему были эти шутки? Зачем вовлекать в свои судебные разбирательства детей, причем используя двусмысленные намеки, которые могли их особенно ранить. А правда заключалась как раз в том, что Лео хотел заставить волноваться ее и сыновей. Просто потому, что он сам был очень обеспокоен происходящим и, не признавая этого, хотел выпустить пар на своих близких. Когда Филиппо спросил его, зачем он говорит такие вещи, Лео спрятался за одну из тех фраз, которые якобы призваны успокоить тебя, но на самом деле достигают ровно противоположного эффекта: «Ничего-ничего, я пошутил. Все в порядке».

Ненадежность мужа, столь раздражавшая Рахиль, проявлялась именно в такие моменты. Он притворяется, что все хорошо, и именно это делает ситуацию невыносимой. Он желает казаться безразличным, в то время как полностью сосредоточен на проблеме. Он делает вид, что его ничего не волнует, а сам только и думает об этом. Лжет, что ему нисколько не стыдно, а сам не спит от стыда. Отрицает, что ему страшно, а сам дрожит от страха.

Учитывая все обстоятельства, только Риты и Флавио здесь и не хватало. Вечер с самыми опасными и непредсказуемыми друзьями. Запахло жареным. И Рахиль не знала, кого ей стоит опасаться больше — Лео или этой парочки. В одном она не сомневалась: кто-нибудь из них точно устроит спектакль, и она всей душой желала этого избежать. Нет, она не была готова к такому вечеру. Вот почему в субботу утром, когда еще было время все отменить, она спросила у Лео, можно ли перенести встречу с друзьями… Она все сделает сама. Ему ни о чем не надо будет думать. Она позвонит Рите, чтобы…

«А зачем тебе это делать?»

«Э-э, знаешь, во-первых, я устала, я не спала сегодня ночью. Кроме того, Тельма сегодня плохо себя чувствует. Не могу же я заставлять ее готовить».