для сот, расходуя по крупице и никогда не беря больше, чем ему было нужно.

Но радость открытий омрачали другие звуки: крики, брань, возгласы боли и отчаяния. Гленна расстраивала суета окружавших его людей, и чем больше он погружался в эти мысли, тем больше находил им подтверждений.

Гленн вдруг осознал, какой мир окружает его. Мир, где из-за отъезжающего автобуса незаметны распустившиеся гиацинты, которые он не мог видеть, но остро ощущал их аромат на обочине дороги. Мир, в котором время наручных часов поглотило красоту видимого пространства: скошенной лужайки, распустившегося цветка, созревшего плода.

Торопливые шаги, сбивчивое дыхание, шум голосов сливались в какофонию звуков, доводя Гленна до изнеможения.

Опустошенный, он искал, чем бы себя заполнить. И, наконец, нашел.

Гленн достал из ящика нож. Аккуратно наточив его, он взял полено, некогда предназначенное для растопки печи. Он вспомнил, как еще в школьные годы любил работать с деревом, вырезая из фанеры причудливые фигуры, а затем трепетно покрывая их лаком.

Он медленно провел рукой по поверхности материала и приступил к задумке. Гленн скоблил брусок дюйм за дюймом, проводя подушечкой большого пальца по обработанной поверхности. Сначала осторожно, а затем все увереннее он определял форму будущей фигуры, отсекая лишние части деревянного бруска. Иногда он откладывал нож в сторону и обеими руками «всматривался» в получающуюся статуэтку. Затем вновь брался за нож и резкими движениями уплотнял рисунок, пока выступавший барельеф не приобретал форму.

В школьные годы ему нередко доводилось изготавливать поделки в короткий срок, но после такого долгого отсутствия практики и с теми ограничениями, которые у него были, ему с трудом удавалось совладать с пускай и благородным, но все-таки неподатливым материалом. Нож плохо его слушался, то и дело норовил выскользнуть из пальцев, оставляя на руках мелкие порезы.

Творил Гленн много. Чаще всего это были фигурки птиц и животных. Все, что он мог себе представить, рождалось по мановению его руки. Готовые работы он выставлял у входа на веранду. Импровизированный подиум без зрителей каждый день пополнялся новой моделью.

Однажды соседский мальчик случайно забросил мяч на участок Гленна. С опаской подойдя к веранде, ребенок не поверил своим глазам.

Повертев в ладошках миниатюрного воробушка, гость поднял фигурку к небу, как будто птица могла вспорхнуть и улететь. В дверях появился Гленн. Мальчик смущенно поздоровался и притих. Поколебавшись мгновение, Гленн поднял оброненную фигурку и протянул ее перед собой. Тепло маленьких пальчиков коснулось грубых рук. Гленн услышал топот ножек, удаляющихся от участка.

На следующий день они встретились вновь. Вытянув вперед руку, Гленн почувствовал, что в нее вложили что-то тяжелое. Это оказалось несколько брусьев.

Близилась осень. Опавшие листья хрустели под ботинками. Сбивался ритм трости, путавшейся в опавшей листве. Не стало слышно птиц. Все чаще Гленн надевал пальто вместо легкой куртки и все больше времени проводил в уютных стенах дома. Пол у камина был уставлен поделками, но ни одна из них ему не нравилась. Веранда пустовала.

Наступил сентябрь. Ясное небо заволокло плотными тучами, о которых Гленн мог только догадываться.

Густой воздух наполнился запахом дождя. Вытянув вперед руку, Гленн почувствовал, как мелкие капельки упали в раскрытую ладонь.

Дождь усиливался. Звонкий перестук бесчисленных ударов рассыпался по черепице крыши. Несколько капель ветром занесло на веранду. Смахнув их с лица, Гленн продолжил работать.

Если бы слепой мог вглядеться в небо, он бы увидел набухшие от дождевых капель облака. Он бы ужаснулся, как и многие другие тысячи глаз, устремленных в зияющую бездну над головой. С юга стремительно надвигалась буря.

Дверь на веранду резко захлопнулась. Водосточная труба гудела, содрогаясь под напором дождя. Раздался раскат грома. От неожиданности Гленн выронил статуэтку. Выскользнув из рук, она покатилась по дощатому полу. В воздухе резко запахло озоном. Раздался оглушительный грохот. Обхватив себя руками, Гленн застонал. На лбу выступила испарина. Казалось, что мир вот-вот развалится на части из-за хлынувшего ливня. Оставив безуспешные попытки отыскать потерянную фигурку, он продолжал лежать ничком на холодном полу, ожидая следующего удара.

Страх проникал все глубже, в самые потаенные уголки души. Он подкрадывался все ближе, вторя нарастающим раскатам грома. Гленн ощущал дыхание смерти на своем затылке. Он хотел повернуться, раскрыть глаза, чтобы встретиться лицом к лицу с неизвестностью, таящейся в темноте. Но вместо этого он лишь вытянул ладони перед собой, сложив их в иступленной молитве. Затряслись оконные ставни.

Казалось, что дрожит сама земля, и эта дрожь прокатилась по всему дому. Гленн улавливал ее каждой клеточкой своего тела, пряча голову между коленями.

После очередного раската грома Гленн сильнее зажмурил глаза. Ему стало страшно от мысли, что он может прозреть в тот самый миг, когда окажется на пороге смерти.

Внезапно все стихло. Где-то в доме протяжно завыл пес.

Гленн поднялся с пола. Сел в кресло. Выдохнув, разжал побелевшие пальцы. Отыскал брусок. Покрутил в руках холодный нож. Ладони слегка покалывало от прикосновения к металлической поверхности. Запрокинув назад голову, Гленн открыл глаза и устремил невидящий взгляд сквозь потолок, в синеву прозрачного, как озеро, неба.

Образ медленно проникал в его мозг через сомкнутые веки.

Он был соткан из мыслей, страхов, тревог, буйства распаленного разума. Возникавшая картина рвалась за пределы сознания и впивалась острыми краями в раскрытую ладонь.

События минувшей ночи проступили на деревянном бруске. Страх стал по-настоящему осязаем. Пальцы свело от напряжения.

Новая фигурка оказалась ни на что не похожей. Это был не зверек, не человек, и даже не птица, а нечто совершенно иное.

Уставшими руками Гленн ощупал получившуюся статуэтку. Вырезая ее по частям, он не мог сложить мозаику из отдельных фрагментов. И только сейчас, подавив приступ тошноты, он собрался с духом. Гленн представил, как бросает фигурку в огонь, и языки пламени охватывают темный дуб.

Раздался стук упавшего на пол ножа.

Онемевшими пальцами он осторожно провел по дереву, считывая с поверхности созданный образ. Гленн был поражен. Вместо пробиравшего до дрожи уродства перед ним предстала гармония, принявшая идеальную форму. Грубые линии превратились в плавные очертания, а острые выступы сменились мягким рельефом. Но как ни старался Гленн, он не мог до конца ощутить фигуру, в полной мере постичь ее красоту.

Ужас прожитой ночи вырвался из цепких пальцев. Поблекнув, он слился с яркими тонами наступающего рассвета.

Гленн отворил дверь на веранду. Постоял, вдыхая свежий после дождя воздух, и снова раскрыл глаза. Сквозь белую пелену пробился слабый солнечный луч. Утро еще никогда не было таким спокойным.

Солнечный зайчик

Ягнятина была