такой нежной, что буквально таяла во рту. С языка кусочек мяса перекатывался на нёбо, а потом возвращался обратно. Запив мясо прохладным соком из свежих апельсинов, мужчина причмокнул и улыбнулся, демонстрируя целый ряд ослепительных зубов.

Отставив стакан в сторону, Эдвард Лейнхард, или просто Эдвард, или, как его называли друзья и коллеги, Эдди, разделался с последним кусочком, остававшимся на фарфоровой тарелке. Приборы легонько звякнули. Сняв фартук, Эдвард-Эдди покончил с трапезой.

Утренний воздух бодрил. Дорога на работу лежала через благоухающий цветочный парк. Где-то пел дрозд. Эдди остановился. Прислушался. Постоял несколько минут в глубокой задумчивости и двинулся дальше.

Во рту ощущался хвойный привкус еловых веток. Стоило открыть рот, как язык начинало слегка пощипывать, как это бывало в детстве, когда глотаешь кислую шипучку и морщишься от резкого вкуса. Теперь таких шипучек не найти — они давно исчезли с магазинных полок.

Эдди сплюнул прямо в солнечный луч, скользнувший по его блестящим остроносым туфлям. Они походили на нож, которым режут лимонное суфле. Зашуршал гравий под ногами.

Эдди свернул направо. Отсчитав сто тридцать шагов и дойдя до огромного дуба, он повернул налево, прошел еще девяносто три шага, оставил позади цветущий парк и вышел на остановку.

Автобусы, словно громадные киты, плыли по выделенным полосам асфальтового океана. Через какой-то час пассажир из одного района города был уже в другом. А это не так уж и много, тем более для того, у кого к подошве прилип гравий, а во рту осталась свежесть хвои.

Сотрудники стеклянного офиса приходили на работу к девяти. Они лениво подходили к своим компьютерам, зевком приветствуя коллег.

Цифры, появляющиеся и гаснущие на тонком экране, складывались в формулы. Курсор метался из стороны в сторону. Звонко щелкали кнопки клавиатуры.

Отхлебнув кофе, Эдди зажмурился.

Он улавливал каждый шорох, скользивший по коридорам здания, и ловил его своим воображаемым сачком. Как только где-нибудь в углу раздавалось трепыхание крыльев, Эдди уже был тут как тут. Это мог быть небрежно брошенный карандаш, остановившийся у края стола. Или случайный скрип дверцы шкафа. Ничто не могло ускользнуть от чуткого слуха Эдварда Лейнхарда.

— Эдди! Ты здесь? — послушалось внезапно совсем рядом. Чья-то рука опустилась на плечо. Две фигуры заслонили свет плафона на потолке. На Эдди строго глядел начальник.

— Лорейн, — представил он девушку.

— Можно просто Ларри, — сказала незнакомка.

Воцарилось молчание. Было слышно лишь шипение чайника на электрической плите, гул старенького вентилятора, отдаленные голоса в переговорной и методичный «тик-так» на стене.

Маленький мирок офисных столов и перегородок просыпался вместе со своими обитателями. Сотрудники, снующие по коридорам с листами белой бумаги для подкормки принтера, и их руководители, распределяющие задания на день, рождали звуки симфонии офисной жизни.

После экскурсии по офису Эдди и Ларри отправились обедать в ресторан.

Лорейн своими миниатюрными ручками аккуратно управлялась со столовыми приборами. Отточенным движением она отделяла белок от желтка, поддевала вилкой кусочек яичницы и отправляла его вместе с хрустящим тостом в розовую глубину рта. Ее губы растянулись в довольной сытой улыбке.

Эдди внезапно почувствовал жуткий голод.

Утреннее солнце светило прямо в глаза. Эдди нехотя поднялся с дивана, умылся и отправился на работу.

Офисные лампочки мерцали в такт его шагам.

Заметив у своего стола незнакомую девушку, Эдди прошел было мимо, но вовремя остановился, узнав в незнакомке вчерашнюю коллегу. Подойдя к столу, он неуклюже отодвинул кресло и что-то буркнул в знак приветствия. Его «здравствуйте» больше напоминало кашель. Девушка встрепенулась и, расплывшись в знакомой улыбке, пожелала ему доброго утра. В горле пересохло.

Они принялись за обучение.

Она увлеченно следила за каждым его действием: работой с программами, выполнением запросов и математическими расчетами. Эдди смущался, открывал не ту программу, путался в комбинациях клавиш и последовательности действий, а к концу и вовсе попытался совладать с непослушной компьютерной мышкой, которая выскальзывала из-под его потной ладони.

Настало время обеда. Дюжина людей в белых накрахмаленных рубашках направилась на перерыв. Заскрипели стулья. Зашуршали документы. Забряцали запонки. Гул голосов дружно устремился к выходу.

Ее вилка вновь отправилась в раскрытый рот, в котором исчезли яйца пашот с картофельными гренками, утопавшими в оливковом масле. Тарелка Эдди опустела почти сразу, и, выйдя из-за стола, он не смог припомнить содержимое блюд. Во рту лишь слабо чувствовался привкус пряностей, и чуть обильнее шло слюноотделение — так стенки неба реагируют на специи.

Отворив перед Лорейн дверь, он не удержался и наклонился, чтобы уловить ее запах — незаметно не только для нее, но и для самого себя. Так бывает, когда мы делаем вещи, на первый взгляд непроизвольные, но на самом деле для собственного удовольствия. Эдди вдохнул цветочный аромат. Его глаза закатились от наслаждения, а взгляд уперся в стеклянный потолок.

Он и сам не заметил, как преобразились рабочие будни. Эдди стремился растянуть драгоценные мгновения, зафиксировать каждый ее слог, движение и кивок головы. Он смаковал небрежно оброненное слово и доставал его из памяти перед сном. От этого сны стали очень яркими.

Но больше всего он дорожил вечерами, когда они поздно покидали офис, задержавшись за работой над совместным проектом. Тогда Эдди провожал Лорейн до дома и ждал, пока хрупкий девичий силуэт не исчезал в проеме стальной двери. Перед самым прощанием, до того, как замок защелкивался, Эдди сохранял в памяти упоительную прохладу прошедшего вечера. Он кадр за кадром прокручивал в голове их прогулки, вплоть до мельчайших деталей: выход из офиса, вечерний парк, арка возле дома и неспешная прогулка под фонарем. Казалось, он помнил все. Туман, осевший на языке. Влагу, впитавшуюся в ткань ситцевого платья. В его ушах эхом отдавались их разговоры — как будто ни о чем, и в то же время обо всем сразу.

Свет уличных фонарей больше не касался серых стен — они срабатывали только во время движения. Эдди напоследок окидывал фотографическим взглядом панораму улицы и возвращался домой.

Так наступила осень. Начались дожди. Раскрыв зонт, Эдди провожал Лорейн поздним вечером, вслушиваясь в ритм дождя и упиваясь ароматом ее духов и теплого дыхания. Под одним зонтом их плечи то и дело соприкасались, отчего ладонь Эдди потела, и ему постоянно приходилось поправлять зонт.

Проводив Лорейн до дома, Эдди попрощался и посмотрел ей вслед, пока за ней не закрылась дверь.

Не снимая с лица улыбку, как не снимают плащ в ветреную погоду, он развернулся и отправился домой. Миновав арку, Эдди остановился, желая как можно четче запечатлеть в памяти последний кадр. Он обернулся, надеясь увидеть ее у входной двери,