Вадим тряс своим шикарным ботинком из дорогой кожи какого-то бедного животного. И я поняла размер катастрофы. Я не отношусь к тем счастливым особам, которые в критический момент начинают соображать втрое быстрей, чем обычно. Меня же стресс обычно превращает в суриката, замирающего столбиком при виде опасности. И сейчас я впала в то самое состояние суриката. Глядя на его искаженное злостью лицо, я сжималась от страха. Казалось бы, сколько еще можно на меня неприятностей вываливать? Но, похоже, Судьба считает — сколько нужно, столько и можно.

Что делать? Понятно, что Вадим не сможет надеть ботинок, в котором плещется лужа не с самым приятным запахом. Но у меня не обувной магазин, предложить ничего не могу. И даже не могу предложить компенсировать материально, потому что стоимость его обуви даже мне, неискушенной, видится заоблачной. Идеально отстроченная кожаная подошва с оттиском бренда, идеальный верх, сияющий благородным блеском говорили сами за себя.

Единственное, что в моих возможностях, предложить ему тапки Платона. И это было бы очень кстати. Сама выбросить я не смогу, а они будут болью утерянного счастья колоть сердце каждый раз, как наткнусь на них. А так пусть Вадим дойдет в них до своей машины и едет в магазин. Если, конечно, не побрезгует надевать обувь с чужой ноги.

Да и представить этого щеголеватого молодого человека, заходящего в дорогой магазин и разношенных тапках, весьма проблематично. К тому же, у нас нет настолько дорогих магазинов, чтобы удовлетворили его запросы. В общем, как ни посмотри, ситуация просто дрянь.

Не сомневаюсь, что вид у меня был такой, будто я готова грохнуться в обморок. Слезы, которые и так практически не высыхали на глазах, снова готовы были политься ручьем. Мне ведь сейчас много не надо — нервы на пределе. И Вадим понял, что доводить меня до крайней точки себе дороже обойдется. Он выдохнул.

— Ладно, малышка! Это всего лишь обувь. Правда, очень дорогая, дизайнерская. Но она не стоит твоих слез. Сгоняй в ближайший магазин, купи мне тапки, а это…, - он брезгливо отшвырнул ботинок, — Захвати с собой, выбросишь возле помойки. Пусть хоть бомжам праздник будет. На карточку. Пин-код восемь — девять — три — один.

— Нет-нет! Замахала я руками. Я сама куплю, — воскликнула я, ожившая от того, что проблема решилась вот так просто. Если не учитывать, конечно, того фактора, что мне опять жутко стыдно перед Вадимом.

— Ага-ага, и потом вы с котом умрете от голода, — скептично ухмыльнулся он. — Делай то, что тебе говорят.

В голосе прозвучали раздражительные нотки, и я, от греха подальше, понеслась выполнять поручение.

Выпроводив Вадима в новых тапочках, я немного пожурила кота. Но только немного. Во-первых, девственность ботинкам никак не вернешь, их все равно уже обесчестили… И Вадим не из тех людей, которые будут надевать вещь, пусть даже из химчистки, но напоминающую о неприятном моменте. Может позволить себе роскошь просто выбросить.

А во-вторых, Анчи был не в себе. И пострадал он из-за меня. Так что если кого и нужно ругать, то только меня.

Остаток дня я снова провела в кресле, с котом в обнимку. Даже Динку просила не приходить, потому что не было никакого желания шевелить хоть чем-нибудь. В том числе и языком. С ужасом представляла себе завтрашний день. Как я буду ходить по институту, а на меня все будут оборачиваться и ехидно ухмыляться.

Но оказывается, не того боялась. После второй пары, когда я собралась забиться куда-нибудь в угол библиотеки, чтоб спрятаться ото всех, меня прямо на выходе из аудитории перехватила Виктория Станиславовна, Вики Стас, как ее называли за глаза, зам декана факультета и официальное лицо института на всех мероприятиях. Что само по себе не сулило ничего хорошего. Она редко вылезала из своего кабинета, обставленного лучше, чем у декана и самого ректора. А все потому, что этого самого ректора она и была дамой сердца. И соответственно, обладала почти неограниченными возможностями. И еще она не любила меня по ряду причин. У меня не хватало ума подлизываться. Это раз. Училась я на «отлично», принимала участие в общественной жизни, и иногда ей приходилось делить внимание публики со мной на различных мероприятиях.

Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Почему бы ей не послать кого-нибудь из челяди за мной? Со скрипом, с ругательствами в душе, но почти все готовы были ей услужить. К чему такая честь? Явно не для вручения ордена или гранта.

— Изабелла, через десять минут зайдите в мой кабинет.

Интуиция, которая за последнее время научилась нюхом определять неприятности за километр, уже сигналила о беде. Неужели будут склонять за моральный облик? Это единственное в чем провиниться.

С замиранием сердца я следила, как меняются на телефоне цифры, отсчитывающие минуты до моей казни.

И что именно казни, я не ошиблась. Спасибо, не публичной.

Постучавшись, я вошла в кабинет, где меня уже ждало «почтенное общество».

— Изабелла, мы очень огорчены тем, что лучшая студентка, гордость факультета порочит его своим поведением. Недопустимым поведением!

Я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Если даже в преподавательских кругах обо мне судачат, то что среди студентов?! В чем-то прав Вадим. Когда человек постоянно плюет на моральные устои общества, это воспринимается естественно. Все привыкают и не обращают внимания. «Ну вот такое есть! Что поделаешь?!» А стоит раз вляпаться в дерьмо, хай поднимется несусветный.

Ведь на белом даже небольшое пятнышко видно, а темное может быть все изгвоздано в грязи, никто и не заметит. И от этого становится так обидно и досадно, что горячий ком слез подступает к горлу, и я боюсь разрыдаться. Так стоит ли быть белым и пушистым?

Что-то говорить в свое оправдание бессмысленно. Если собрались для публичной казни, значит, им мои заверения, что это не я, что я не помню и не виновата, вообще не нужны.

Хотя в моем мозгу, затуманенном стрессами, и мелькает мысль, что у нас не социализм, во времена которого за аморалку можно было исключать из института. Или сейчас тоже так?!

Пока я тонула в безрадостных мыслях, оказывается, они все что-то говорили. Типа «Как не стыдно!», «Возмутительно!», «Безобразие!»

— Изабелла, вы же понимаете, что мы не можем это так просто оставить! Будет лучше, если вы заберете документы, чтобы это не вышло на другой уровень. Иначе придется разбираться с каждым студентом по отдельности, устраивать внутреннее расследование. Пойдет общественный резонанс.

— А при чем здесь студенты? — мне показалось, что в голове произошло короткое замыкание, потому что вообще потеряла ощущение реальности. Они, что, считают, что я со всеми?!

— А кому же вы писали курсовые и контрольные? Не техперсоналу же! И вашу кандидатуру еще рассматривали, чтобы оставить на кафедре! Преподаватель, который продает студентам работы!

Вики Стас картинно закрыла лицо рукой с ярко-красным маникюром, выражая вселенскую скорбь. И при этом забыв, что сама берет взятки за зачеты и экзамены. Что позволено Юпитеру, не позволено быку.