По полу машины были расстелены маленькие персидские ковры: красные, черные и белые. Я постаралась поставить ноги по краям, чтобы не запачкать их.

Йёста рассказывал мне об улицах, музыке и ароматах. О полуразвалившихся зданиях на Монмартре. Я бесцельно смотрела в окно и видела проносящиеся мимо красиво украшенные белые фасады. Там, в этих великолепных районах, мадам хорошо бы смотрелась. Она была бы похожа на других элегантных леди. Красивые платья и дорогие драгоценности. Но мы остановились не там. Она не хотела вписываться. Хотела контрастировать с окружением. Быть той, кто вызовет у других реакцию. Она считала ненормальность нормой. Вот почему собирала художников, авторов и философов.

И именно с этой целью она привезла меня на Монмартр. Мы медленно взбирались по крутым склонам и наконец подъехали к небольшому зданию с облупившейся лепниной и красной деревянной дверью. Мадам была в восторге, ее смех заполнял всю машину. Нетерпеливо зазывая меня внутрь, в затхлые комнаты, она лучилась энергией. Некоторые предметы мебели были укрыты простынями, и мадам прошлась по комнатам, снимая их. Являя взору красочные ткани и темное дерево. Стиль дома сильно напоминал мне ее квартиру в Сёдермальме. Здесь тоже имелись картины, много картин – они висели на стенах двойными рядами. Смешение тем, разнообразие стилей. Чудесная мешанина современного и классического. И повсюду книги. Только в одной гостиной три высоких книжных шкафа, встроенных в стену, много рядов красивых книг в кожаном переплете. Возле одного из шкафов стояла лестница на колесиках, благодаря которой можно было дотянуться до верхних полок.

Как только мадам вышла из комнаты, я встала у шкафа и просматривала имена знакомых авторов в поисках знакомых мне. Джонатан Свифт, Руссо, Гёте, Вольтер, Достоевский, Артур Конан Дойл. Имена, о которых я лишь слышала, все они были здесь. Книги, полные идей, о которых я слышала, но которые не понимала. Я достала с полки одну из них и увидела, что она на французском. Они все на французском. Я изможденно рухнула в кресло и пробормотала несколько известных мне слов. Bonjour, au revoir, pardon, oui. Я устала от поездки и всего, что видела. У меня слипались глаза.

Я проснулась, когда мадам накрыла меня вязаным покрывалом. Я закуталась в него. В одно из окон задувал ветер, и я поднялась, чтобы закрыть его. А потом села писать письмо Йёсте, ведь дала себе обещание сделать это, как только приеду. Я собрала все свои первые впечатления и кратко записала их, насколько позволил скудный язык тринадцатилетней девочки. Звук моих шагов по перрону, окружавшие меня запахи, дети с хлебом и цветами, уличные музыканты во время поездки на машине, Монмартр. Все.

Я знала, что он захотел бы об этом услышать.

– На следующей неделе у вас новенькая. Временная сотрудница. – Ульрика отчетливо произносит каждое слово, слишком громко. – Я уезжаю на Канарские острова. – Она пытается отодвинуться, но Ульрика не отстает и говорит еще громче: – Так здорово просто сбежать на некоторое время и отдохнуть. Для детей есть детский клуб, поэтому мы сможем расслабиться под солнцем, лежа на шезлонгах. Солнце и тепло. Представьте это, Дорис. Весь путь до Канарских островов. Вы же там никогда не бывали?

Дорис наблюдает за ней.

Ульрика небрежно и наспех складывает постиранные вещи, сминая рукава ее кофт. Складывает все стопкой. Стопка растет, а слова все льются из ее рта:

– Место называется Маспаломас. Может, и популярно среди туристов, но отель очень хороший. И недорогой. Всего на тысячу крон дороже того, что был куда хуже. Детишки смогут весь день играть в бассейне. И на пляже. Там очень хороший большой пляж, с огромными песчаными дюнами. Песок доносит ветром с самой Африки.

Дорис отворачивается и выглядывает в окно. Берет лупу и ищет глазами белку.

– Вы, старики, считаете нас сумасшедшими, постоянно куда-то летающими. Моя бабушка всегда интересуется, зачем я уезжаю, когда и дома так хорошо. Но это весело. И детям полезно повидать мир. Не так ли, Дорис? Вещи сложены. Пора принимать душ. Готовы?

Она натянуто улыбается Ульрике, опускает лупу и кладет ее на стол, на свое выделенное место, и слегка поворачивает, чтобы та легла под правильным углом. Белка так и не вернулась. Интересно, где она? Что, если ее переехала машина? Она всегда бегает туда-сюда по дороге. Дорис подпрыгивает, почувствовав впившиеся в подмышку пальцы Ульрики.

– Один, два и три-и-и!

Ульрика быстро помогает ей подняться и некоторое время держит ее за руки, пока не пройдет головокружение.

– Сообщите, когда будете готовы, и мы медленно направимся в ваше собственное спа.

Дорис бессильно кивает.

– Представьте, если бы у вас дома было настоящее спа. С джакузи, массажем и косметическими процедурами. Это было бы нечто, да? – Ульрика тихо посмеивается над своей фантазией. – Я куплю вам на отдыхе маску для лица, а когда вернусь, немного поухаживаю за вами. Будет весело.

Дорис кивает и с улыбкой слушает болтовню Ульрики, воздержавшись от комментария по поводу грубого прикосновения.

Когда они доходят до ванной, она поднимает руки и позволяет Ульрике снять с нее кофту и брюки, обнажить ее тело. Осторожно заходит в душевую кабинку. Присаживается на краешек высокого белого стула с перфорированным сиденьем, который она получила от медицинской компании. Она подносит лейку душа ближе к телу и поливает себя теплой водой. Закрывает глаза и наслаждается ощущением. Ульрика уходит на кухню. Она увеличивает температуру и сутулится. Бегущая вода всегда оказывала на нее успокаивающее воздействие.

С. Серафин, ДоминикМЕРТВА

Я нашла особенное место. Открытую площадь недалеко от дома. На площади Эмиля Гудо стояли скамейка и симпатичный фонтан: четыре женщины держат над головами свод. Фонтан излучал силу, и мне нравилось слушать, как вода с журчанием стекала по длинным до лодыжек платьям. Это напоминало мне о Стокгольме и его близости к воде. В Париже единственная река – Сена, но она находилась на расстоянии от Монмартра, и до нее было сложно добраться в связи с тем, что работа в квартире мадам для меня всегда находилась. Вот почему фонтан в центре площади стал моим пристанищем.

Иногда я ходила туда днем, пока мадам спала, и писала письма Йёсте. Мы часто отправляли друг другу письма. Я кратко описывала ему все, по чему он скучал. Люди, еда, культура, места, пейзажи. Его приятели-художники. Он в ответ описывал мне Стокгольм. То, по чему скучала я.

Дорогая Дорис!

Написанные тобой истории стали для меня эликсиром жизни. Они придают мне смелости и сил создавать. Я теперь рисую, как никогда раньше. Постоянный поток образов в твоих словах позволил мне увидеть окружающую меня красоту. Вода. Здания. Моряки на причале. Я так по этому скучал.