картофелем. Мимо проезжал верхом на лошади какой-то молодой человек.

— Добрый день, дядя Никасио, — сказал он, остановив лошадь.

— Привет, привет, Хоакин, — отвечал дядя. — Есть ли у тебя вести от отца?

— Нет, дядя… Вы же знаете, он никуда из своей усадьбы не выезжает.

— А ты что поделываешь? Все законы изучаешь? Не прошла еще у отца эта блажь — сделать из тебя судейского крючкотвора?

— Да, видно, так оно и будет, дядя…

Тут вдруг сеньор Морато вспомнил об Омонте.

— А этого парня ты не знаешь? — спросил он у молодого человека. — Это же Сенон, твой брат.

Сверху вниз и снизу вверх метнулись и скрестились два взгляда. Сенон, грубо сколоченный, в подпоясанной бечевкой рубахе без галстука и воротничка, с красным лицом и жесткими сальными волосами, свисающими на лоб из-под соломенной шляпы, никак не выглядел братом, который мог бы польстить тщеславию студента юридического факультета.

— Да, да… Нет, нет… я не знаю его, — пробормотал тот.

Дон Никасио, ничуть не смущаясь, объявил:

— Ну, теперь, значит, ты его знаешь! Подайте друг другу руки. Братья — все равно братья, хоть твой отец этого и не хочет.

Не сходя с коня, Хоакин протянул руку Сенону.

— Очень приятно… Ну, дядя, мне пора. До свиданья!

Он повернул коня и затерялся в гуще индейцев. Дон Никасио пробормотал:

— Гордость, черт побери, какая гордость! А ведь все мы из одного дерьма сделаны…

В тот же день Сенон познакомился со вторым своим братом.

Покинув картофельные ряды, Омонте перешел на хлебный рынок, — площадь без единого деревца, где в праздничной сутолоке перемешались белые сомбреро, яркие юбки и разноцветные пончо. Под ослепительным солнцем все люди были на одно лицо. Белые парусиновые навесы, натянутые на тростниковые опоры, казались стройными рядами парусов в солнечном океане, а под навесами бойкие торговцы продавали ситец, нитки, пуговицы, готовое платье, войлочные шляпы, рис, краски, земляные орехи, апельсины и пряники, покрытые белой глазурью.

Второй брат, Хосе-Пепе, постарше Хоакина, был более любезен с Сеноном. Они выпили вместе кувшин чичи в кабачке по соседству с рынком, и Хосе-Пепе сказал, что, если Сенону нужна керосиновая лампа, он может продать ему по себестоимости в магазине Гердеса, где работает приказчиком.

Сенон почувствовал себя несколько уязвленным, но все же расстались они дружески. Сеньор Морато отправился завтракать в харчевню на улице Калама, а Омонте — проведать ослов и мулов, на которых привезли они товар с фермы.

Поблизости от хлебного рынка под эвкалиптами стояли прибывшие со всей округи мулы, отмахиваясь хвостами от роя мух, а рядом, примостившись на кучах гуано, сидели и лежали стерегущие их погонщики. На углу бродячие стряпухи зазывали покупателей, накладывая остро пахнувшую еду на глиняные тарелки. Омонте, а с ним бывший смотритель рынков и двое молодых барышников, Ариспе и Хордан, позавтракали у одного из лотков. Пачкая пальцы в красном соусе, они хватали руками куски цыпленка и картофеля. Их выкрашенные соусом губы казались распухшими. Из стоявшего в холодке кувшина торговка наливала им чичу в тыквенную посудину, и сотрапезники опорожняли ее одним махом.

Омонте, который нынешним утром заполучил свой собственный барыш, сверх того, что причиталось дяде, заплатил за четыре порции цыпленка и чичу восемь реалов. Тогда Ариспе и Хордан предложили выпить еще по глоточку в одной отличной чичерии[8].

— Там чича что надо!

В чичерии, где непрерывно сменялись шумные посетители, они уселись на скамью и принялись опустошать стакан за стаканом, беседуя на кечуа вперемежку с испанским.

Оба барышника побывали в Оруро.

— Там черепицы и не увидишь!.. Все крыши железные. И деревьев нету. Пять дней карабкаешься в гору и приходишь в голую пампу. Ни деревца. А холод какой!

— Большой город Оруро?

— О, большой и красивый! Полно всяких гринго[9]. И еще железная дорога… Железная дорога… это, как бы вам объяснить… Похоже на длинную, длинную черную змею. Видали бы вы, как она мчится, выпуская то черный, то белый дым! А там, внутри полно людей, и все смотрят в окна.

Омонте и бывший смотритель слушали, раскрыв рты.

Ариспе решительно подтвердил:

— Да, так оно и есть. Двадцать, тридцать вагонов, и тащит их паровоз. А в вагонах, ну и ну! Сидят за столами гринго, угощаются не хуже чем в ресторане и сосут свои трубки. Едут все из Чили на рудники.

— На рудниках, — добавил Хордан, — в ходу одно золото. Ассигнации они просто рвут. А во время карнавала швыряют деньги пригоршнями на улицу.

— И только гринго могут ездить по железной дороге? — спросил смотритель.

— Не будь дураком, — откликнулся Омонте. — Есть у тебя деньги — поезжай, как любой другой.

— Правильно, — подтвердил Ариспе. — Покупаешь билет, а когда поезд уже тронулся, приходит контролер и проверяет билеты. Если не купил, тебя выбросят на ходу, им наплевать, что голову себе разобьешь.

Они спросили еще кувшин. Еду здесь давали бесплатно, платить нужно было только за выпивку. Потом смотритель, взяв гитару, стал наигрывать какую-то однообразную мелодию, и Омонте сам не заметил, как заснул.

Проснулся он от града сыпавшихся на него ударов и увидел над собой как бы спустившееся с потолка лицо дяди Никасио. Дядя вытащил его за шиворот на улицу и, дав ему хорошего пинка, заорал:

— Пьяница проклятый! Мула украли! Ищи мула, так тебя и так!

Он порывался дать ему еще пинка, но Омонте, проснувшись окончательно, надвинул шляпу на самые брови и заявил:

— Хватит, дядя! Я вам не слуга. Обращайтесь со мной как следует.

Изрядно выпивший дон Никасио слегка опешил, но все же продолжал свои гневные обличения:

— Знаешь, что кругом вор на воре, и напиваешься!

На обезлюдевшей рыночной площади стояли только вьючные мулы сеньора Морато, но одного не хватало. Сеньор Морато, который уже отколотил индейца, сторожившего животных, снова отвесил ему две оплеухи. Омонте вскочил в седло и отправился на поиски. День склонялся к вечеру. По дорогам, поднимая клубы голубой пыли, разъезжались из города крестьяне и фермеры, кто на лошади, кто на муле, кто на осле, рассыпаясь, словно разноцветное конфетти, по огромной равнине.

Мула как не бывало. Дон Никасио пустил свою лошадь быстрой рысью по дороге к ферме. Омонте трусил вслед вместе с индейцем, подгонявшим ослов, как вдруг за поворотом дороги, среди пустынных полей с кое-где разбросанными деревьями, он заметил двух медленно бредущих расседланных мулов. Омонте велел индейцу подвести караван поближе к этим мулам, а потом, как бы невзначай, погнал их вместе со своими. Когда<они прибыли на ферму дона Никасио, у них оказалось не меньше одним мулом, а