«Ну и сон, — подумала Наёмница, не открывая глаза. — Все казалось таким отчетливым. Я ведь совсем поверила, что это происходит на самом деле».

Чуть слышно зашелестела трава — кто-то шел мимо. Глаза Наёмницы распахнулись. Белые ступни Вогта.

— Эй ты, — сказала Наёмница. — Я уже решила, что тебя нет.

— Я есть, — ответил он, с улыбкой глядя на нее сверху. После утреннего купания в его волосах сверкали капли воды.

Он опустился на четвереньки и, едва не касаясь носом травы, проследил за какой-то букашкой.

— Красный муравей, — сказал он. — У нас в обители таких не было.

— Велика важность — муравей, — бросила Наёмница, отчаянно зевая.

— Мне приятно думать, что, когда я умру, по моему лицу будут ползать всякие жуки и муравьи, — начал Вогт. — Потом черви съедят мое тело. А то, что они не съедят, истлеет в земле, само обратившись в землю. Весной на мне вырастет трава. Я стану пищей, я стану почвой. Мысли об этом делают меня счастливым, потому что я чувствую уверенность — даже когда моя жизнь закончится, я не пропаду бессмысленно и бесследно. Я все еще буду приносить пользу.

— Да пошел ты, — сказала Наёмница и встала. Пора валить от этого типа, определенно.

Одна маленькая проблема — когда, потихоньку прихватив кинжал, она решительно устремилась вдоль притоки прочь, монашек просто пошел следом. И, спустя несколько часов, все еще тащился за ней, как хвост.

— И где же город? — осведомился он с самой невинной интонацией.

— Понятия не имею, — Наёмница редко терялась в пространстве и сейчас чувствовала себя растерянной. Она развернулась и посмотрела на воду, вспыхивающую под солнцем синими искорками. — В любом случае, если идти по течению притоки, однажды-таки выйдешь к Нарвуле и вдоль нее доплетешься до Торикина. Он большой, не пропустишь.

— Торикин! Город! — обрадовался Вогтоус. — Далеко до него?

— Мы не пойдем в Торикин! — прорычала Наёмница.

— Я только спрашиваю, — с широкой улыбкой заверил ее Вогт. — Так далеко или нет?

— Да откуда ж я знаю? Сколько бы ни было, а с тобой туда тащиться втрое дольше — потому что ты ущербный недоумок. В любом случае в Торикин я не сунусь. Паскудное местечко.

— Почему? Что с ним такое стряслось?

— Да что с ним случится… Он исправно платит дань кочевникам.

— Вокруг так много нового и непонятного. Я не все понимаю, — смущенно признался Вогт. — Вот, например, в чем разница между кочевниками и наемниками?

— Совсем тупой, да? Наемникам платят — и они воюют за тебя. Кочевникам платят — и они не воюют против тебя, — Наёмница ухмыльнулась. — Впрочем, в случае с наемниками оно может и иначе повернуться.

— Как это — иначе повернуться? — заинтересовался Вогт.

— Пришли мы в одну деревню. Они дали, но мало. Мы сказали: дайте еще. Они не дали. Тогда мы попросили у тех, с кем они собрались воевать, и те сразу заплатили втрое больше. Мы вернулись к первым — те ничего не подозревали — и сожгли их дома дотла. Эх, выгодная была сделка. Жаль, нельзя повторять такое часто, а то нам совсем перестанут верить, — объяснила Наёмница.

У Вогтоуса был несколько замороченный вид. Тем не менее он заметил:

— Кажется, вы плохо с ними поступили.

— Да? — окрысилась Наёмница. — Мы сказали: дайте больше, а они не дали. Они вообще нас за людей не считали. У них было озеро. Большое. А они не позволили нам начерпать из него воды, чтобы мы его ненароком «не запачкали». Указали на вонючее болото. Вот, говорят, идите туда. Потом мы все блевали, один даже помер.

— Тогда, видимо, все хороши, — резюмировал Вогтоус примирительным тоном. — Но тебе хотя бы было жаль того, который умер?

— Мне никого не жалко.

«Это даже забавно, — подумала она, — но мне никого никогда не жалко. Хоть бы себя пожалела». Она уселась на траву, там, где меж ветвей пролилось большое солнечное пятно, отломала от зачерствевшего, обглоданного по краям каравая половину и вонзила в нее зубы. Через минуту от куска ничего не осталось (Наёмница всегда ела жадно и быстро — а ну как отнимут?). Она принялась за остальное. Пухлый монашек может подкормиться за счет подкожных резервов. Она голодная, а кроме нее самой ее никто не заботит.

— И все-таки нам нужно в город. Там можно раздобыть карту, помнишь?

— Ненавижу Торикин. Я провела в нем слишком времени.

— Но нам нужна карта.

— Я не хочу туда идти.

— Но нам нужна карта.

Наёмница сердито замолчала. Толку-то говорить с этим придурком. Все гнет свое. Вогт задумчиво озирался. Осмотрев этот берег, он переключил внимание на противоположный.

— Там, на той стороне, кажется, дорога, — заявил он. — Вон пыль вьется.

— Я ничего не вижу, — отрезала Наёмница.

— Посмотри внимательнее.

— Вот еще. Тебе надо, ты и смотри, — буркнула Наёмница.

— Это определенно дорога, — взбодрился Вогт. — А каждая дорога куда-то ведет. Хм. Но не пуститься же нам вплавь…

— Мы поплывем, — стиснув зубы, процедила Наёмница. — До середины и потом ниже и ниже, до самого дна.

— Нет, — кротко и серьезно отозвался Вогт. — Туда нам не нужно. Нам нужно добраться до дороги.

— Наверняка где-нибудь дальше будет мост, — заметила Наёмница и угрюмо насупилась. Вот, начинается. Обсуждает его кретинские планы, как будто намерена в этом участвовать.

День выдался даже жарким — солнце ощутимо пригревало макушку. Вогт подошел, погладил Наёмницу по волосам и отметил: «Горячие». Наёмнице это ужасно не понравилось, но ее размышления по поводу того, чего бы такого гадкого ему сказать, чтоб навсегда отбить охоту ее трогать, так затянулись, что в какой-то момент стало поздно огрызаться. Она припрятала остатки каравая в свернутый плащ, сам плащ сунула под мышку и встала.

— Еда кончилась, — уведомила она. — Даже не проси.

Они продолжили движение вдоль притоки, Вогт немного впереди, босой, сверкая круглыми розовыми пятками («Омерзительно, — подумала Наёмница. — Детские ножки»). Сандалии он нес в руке и весело размахивал ими, чем постепенно доводил Наёмницу до белого каления. «Хотя бы молчит», — успокоила она себя, и тут Вогт сказал:

— Смешная она.

— Кто? — неохотно спросила Наёмница.

— Эта птица. Такой тоненький голос.

— Чего? Какая птица?

Вогт удивился.

— Как ты умудряешься все это не замечать? Тебе не интересно?

— А зачем оно мне нужно? За это денег не дают.

— Неужели тебе совсем не нравится? Птицы, солнце, река.

Наёмница пожала плечами.

— Нет, — ответила она с плохо скрытым удовольствием.

— Тебе надо научиться радоваться жизни.

Да ну? Это ж все равно как научиться радоваться раскаленному шампуру, засунутому в задницу.

Позже Вогт спросил:

— Тебе не бывает тоскливо вот так, в этом оцепенении чувств?

— У