Ближе к вечеру он вспомнил, что Маша просила зайти, у нее родственник объявился из Польши. Оказывается, Машка принадлежит к древнему польскому роду. При этой мысли Юра, несмотря на собственные неприятности, усмехнулся: а ведь и правда есть в ней шляхетская гордыня. О неприятностях рассказывает неохотно, помощи не просит, вообще, очень независима. С Алешей Юра знаком — уже встречались у Маши и даже ездили этой зимой втроем в Катынь, где, скорее всего, похоронен Машин прадед. Теперь вот этот поляк. Интересно, что за родственник, неожиданно он как-то появился. Ни Маша, ни Алеша о родственниках в Польше не упоминали никогда.

Накануне Маша испекла печенье, приготовила все для бутербродов. Сейчас, придя с работы, быстро резала салаты. Буонапарте нисколько не помогал, только крутился под ногами. Колбасу и соленую рыбу ему давать нельзя, ветеринар строго-настрого запретил. Она положила ему в плошку мяса.

Первым пришел, конечно, Алеша, он вообще человек пунктуальный. Маша его помнила, сколько себя знала. Разница в пять лет, конечно, ощущалась: Алеша ее опекал с детства, и она относилась к нему как к старшему. Он ведь ей и в самом деле дядя. Они, конечно, седьмая вода на киселе, но у обоих других кровных родственников нет. Перед посторонними называли друг друга двоюродными братом и сестрой — чтобы не объяснять долго. С Валей, Алешиной женой, Маша тоже дружила и была крестной его младшей дочки Кати, ей уже три года.

Сейчас Алеша пришел один, одет по-светски. Маша уже по телефону рассказала все, что знала о Якубе. Оказывается, Алеша от своей бабушки слышал: прадед действительно был из дворян, потому и арестовали.

Якуб явился почти сразу за ним. Пока хозяйка накрывала на стол, они беседовали вдвоем. Маша, бегая из кухни в комнату, прислушивалась: снова насчет склепа! Дался Якубу этот склеп. Никогда ни о каком склепе они не слышали. Алеша вон тоже говорит, что не слышал ничего такого. И во времена прадеда уже, конечно, склепа не было. И бабушка никогда ни о чем таком не рассказывала. Позвонили в дверь — Юрка пришел. Маша пошла открывать.

Юрка был какой-то сильно уставший, что ли, но не станешь же за общим столом расспрашивать. Говорили о предках. Якуб набрасывал историю рода Заславских-Кущинских. Юрка изредка вставлял замечания, он многое знал об истории и обычаях шляхетного дворянства. Алеша и Маша больше слушали. Буонапарте вообще в разговоре участия не принимал, тихо сидел у Алеши на коленях, очень довольный обществом: он любил гостей.

Потом снова зашла речь о родовом склепе Кущинских. Юра рассказал, что знал, о склепах Смоленска. Выходило, что ничего не сохранилось, нечего и искать. Ведь и старых кладбищ осталось всего три.

Говорили и просто о жизни. Маша поделилась впечатлениями сегодняшнего разговора с Ружевичем. Юра согласно покивал. Он-то Ружевича знал лучше других, считал своим учителем и всегда им восхищался.

Якуб рассказал о себе. Оказывается, он уже давно не живет в Польше. В конце 1980-х его семья перебралась в США. Поначалу все складывалось хорошо: Якуб основал собственную небольшую фирму, занимался программированием. В кризис фирма обанкротилась, теперь он без работы. Жена ушла. С детьми отношения хорошие, они уже взрослые, живут своей жизнью.

— Жить все-таки можно, — заключил Якуб, улыбнувшись. — Времени свободного стало больше, занялся наконец историей рода, вот даже смог приехать.

Тут уже Маша с Алешей забеспокоились. В гостинице же очень дорого! Договорились, что Якуб прямо завтра переберется к Алеше. Его семья занимает полдома рядом с церковью, у них достаточно просторно, чтобы пригласить гостя, а готовит Валя прекрасно. Алеша тут же позвонил жене и сказал, что она тоже будет рада.

Юрка к концу вечера немного повеселел, но все равно был какой-то необычный, понурый. Может, с тетей поссорился? Маша подумала, что завтра надо обязательно найти возможность поговорить с ним наедине.

Когда со стола было убрано, она решила выполнить данное Ружевичу обещание — вспомнить, не осталось ли в доме еще каких-нибудь старых вещей или бабушкиных украшений. Впрочем, и так совершенно очевидно, что ничего ценного, хоть сколько-то годного для музея у них не было. Машина прабабушка, жена Антона Кущинского, была из простых, образования не получила. Ребенком ее отдали в город в семью портного, а вообще она происходила из многодетной крестьянской семьи, достаточно, впрочем, обеспеченной. Счастье, что как кулаки не загремели. Но какие там украшения… Вышла прабабушка замуж за Антона в семнадцать лет. С прадедом они жили неплохо. Да ведь тогда, в 1930-е, неплохо считалось, когда еды хватало.

Но даже если и были у прабабушки какие-то украшения, они должны были пропасть в годы войны. Убегая из полыхающего Смоленска в июле 1941-го, она все бросила, только вот икону с собой забрала… Маша взяла в руки «Одигитрию», открыла уже знакомый тайник. Спокойно и строго смотрела на нее Богоматерь.

А ночью ей приснился тот же сон.

В комнате с низкими оконцами чернобородый мужик в крестьянской одежде стучит молотом по наковальне у открытого пылающего огня. Только теперь уже Маша не боится кузнеца. Вот он поднимет длинными щипцами железную завитушку, показывает ее Маше, улыбается…

Утром в подъезде на выщербленной лестнице она встретилась с Ирой — соседкой сверху.

— Подожди, Машка, — окликнула Ира. Догнала. — Кто это к тебе вчера приходил?

Вот ведь какая беспардонная. Всегда Ирка так, совершенно не стесняется лезть в чужую жизнь. Любопытная слишком.

— Ты же знаешь Алешу, да и Юрку, кажется, видела, — неохотно ответила Маша.

— Этих знаю, — кивнула Ирина. — А тот, что постарше, интересный такой, интеллигентный, сразу видно, не простой, кто?

Рассказывать долгую историю родства с Якубом не хотелось.

— Какая тебе разница? С Алешей его приятель зашел, приехал к нему вчера из Москвы. Да, постарше Алеши.

— Вчера из Москвы? Отца Алексея приятель? Но я в нашем подъезде его и раньше видела, без Алексея! — не поверила Ирка. — В тот день, когда тебя ограбили. Днем, еще я за ним в подъезд вошла. Но он не к тебе шел. Поднялся выше, на пятый или на четвертый. Я-то на третьем в свою квартиру зашла, а он дальше пошел.

— Тебе показалось, этот человек не был здесь раньше, — возразила Маша. А сама подумала: может, Якуб, прежде чем в музее к ней подойти, заходил сюда — думал ее дома найти? А наверх пошел, потому что квартиру не знал точно. Хотя почему не знал квартиру, если адрес узнал?

На работу Маша снова пришла рано, почти за полчаса. Тани с Аллочкой еще, конечно, не было. Владимир Олегович поощрительно улыбнулся из своего полуоткрытого закутка: он и сам просиживал на службе больше положенного, и любил, когда другие проявляли рвение. Хотя специально никого оставаться не заставлял и вообще был снисходительным. Маша, чтобы его не разочаровывать, даже не стала ставить чайник, а включила компьютер и углубилась в изучение сражения под Вязьмой.