В тридцатые годы разнокалиберные демократии продолжили спор, который в десятых вели монархии. То, что в 14-м году находилось в ведении царя Николая, короля Виктора-Эммануила и кайзера Вильгельма, перешло в ведомство Сталина, Муссолини и Гитлера — представителей народа. Если рассматривать мировую войну как единое целое — с 1914-го по 1945 год, то следует отметить, что за время пятнадцатилетнего перемирия (1919 год, Версальский договор — 1920 год, мирный договор Берлина с Америкой — 1936 год, война в Испании) произошло радикальное перевооружение сторон, смена идеологий. Благодаря череде революций на поле битвы вышли уже не монархии, но демократии. Как заметил герой Первой мировой войны генерал фон Мольтке: «Невозможно быстро закончить эту войну, поскольку воюют не армии, но народы», — и генерал точно описал процесс перевооружения. В окончательной битве сошлись уже не монархии, но демократии, оттого бойня получилась свирепее и результаты вышли убедительнее.

Так рыцари на ристалище, сломав копья, сходят с коней и берутся за мечи и топоры. Да, это была европейская гражданская война, но существенно, что в ходе этой войны произошло качественное изменение структуры воюющих обществ и, соответственно, уточнение целей войны.

Первая мировая война решала спор, какой из монархий владеть рынками; Вторая мировая война решала, какой из типов демократии положить в основу мировой Империи. Это совсем разные задачи. Надо ли удивляться тому, что в столкновении миростроительной и мироуправляющей демократий — победила последняя? Победила мироуправляющая демократия, то есть принцип менеджмента, принцип долгосрочных инвестиций, принцип капитала. Демократия богатых победила демократию бедных, демократия пролетариата проиграла демократии банкиров. И это, в сущности, закономерно.

Подобно тому как поверженные монархи идут на поклон монархам-победителям — на поклон к победившей демократии пошли поверженные демократии. Разница существенная, монарху отдает шпагу монарх, но в случае победы демократии над демократией признавать поражение приходится народу. Та демократия, которая выиграла в этой бойне, провозгласила именно себя подлинной, и свой тип правления единственно верным. Так сформировался новый тип Империи — цель, которую монархи в четырнадцатом году неясно видели перед собой, но увидеть и воплотить смогли только демократы. Собственно, этот тип складывался веками, мы не вправе сказать, что он явился в совершенно новой оболочке, но коррективы — сообразно масштабам — были внесены. Так был сформулирован новый тип колониализма, который впоследствии оставалось закрепить законодательным путем — распустить прежние колонии, основанные монархиями, и создать новые, по народному демократическому принципу.

То был переход западной цивилизации в новый этап развития, рождение тотальной имперской демократии. И больше того: в ходе войны выявился народ-лидер: коль скоро конфликт перешел в область народную, биологическую, то лидер определялся путем естественного отбора. Форма народовластия, соответствующая этому народу, и власть данного народа были объявлены критерием свободы. Потребовалась большая война, чтобы найти биологически активный центр новой империи. Отныне другие народы (а соответственно, и другие формы народовластия) будут носить характер колониальный.

В свете этого предположения любопытно изучить, например, роль маршала Петена, коллаборациониста. Его линия поведения может рассматриваться как предательская, но можно рассуждать и так он служил Империи, и оставался солдатом Империи, просто перешел на роль наместника. В сопротивлении он не видел проку и оказался прав: надолго ли хватило политики де Голля? Прозорливый Петен не стал суетиться — все равно дело закончилось принятием проекта Виши.

На истории мировой войны следует задержаться: странности современной демократии происходят из странностей этой войны. Это была действительно какая-то неправильная война.

Первую фазу ее (а именно действия во Франции) назвали «странной войной» — и верно, тогда случилось много необъяснимого с военной точки зрения: армии избегали столкновений, Гитлер дал возможность английским войскам уйти нетронутыми через Дюнкерк, хотя легко мог их уничтожить и положить конец войне в принципе. Термин «странная» следовало бы распространить на всю эту войну.

Иначе, чем безумием, нельзя объяснить факт, что Германия в одиночку решилась воевать со всем миром. В том, что мир Германию разбил — удивительного нет, удивительно — как можно было одному напасть по всем направлениям сразу? Впрочем, немецких фашистов и считают сумасшедшими, не так ли? И в этом пункте также содержится странность: «историческая вина», вмененная немецкому народу, не может быть полноценным юридическим термином, если речь идет о безумии. Если народ сумасшедший, на нем нет исторической вины, но если вина есть, то народ, безусловно, не сумасшедший. Но может ли народ сойти с ума, особенно если это крайне рациональный народ?

По выражению Вальтера Ратенау, министра реконструкции тех лет, Германия напоминала нормального человека, насильно помещенного в сумасшедший дом, в результате чего этот человек понемногу усвоил повадки своих сокамерников. Германия должна была сойти с ума, и она благополучно с ума сошла.

Прежде чем появились мистики из гиперборейского общества Туле, расовые теории, оккультисты и геополитики, и для того чтобы они появились, — в стране были созданы условия жизни, далекие от нормальных. Были введены репарации, превышающие во много раз годовой доход — и введены они были сроком на тридцать семь лет, добавьте сюда денежные купюры с указанным сроком годности (как на консервах) — это чем не безумие?

Рассказывают так: сначала случилась мировая война; виновных наказали, в их стране случился кризис, они озлобились; в результате к власти пришла банда националистов, они одурачили народ, захватили полмира, сожгли евреев, зло стало очевидно всем. Добрые люди мира, сплотившись, встали на защиту гуманности, победили зло. Если бы это было правдой, в результате войны жизнь на планете радикально поменялась бы.

Когда происходит война из-за некоего объекта — результатом является обладание данным объектом. Скажем, результатом войны за Лотарингию становится обладание Лотарингией. В результате войны за престолонаследие на трон восходит король. Логично предположить, что когда происходит битва за гуманизм, то в результате победоносной войны искомый гуманизм обретают.

Но этого не произошло. Как убивали людей так и продолжают убивать — причем после Второй мировой войны убили не меньше, чем во время ее, но больше. Это необходимо знать. Дальнейшие убийства осуществлялись теми же самыми политиками и военными, которые совсем недавно избавили мир от так называемой коричневой чумы. Не прошло и десяти лет, и те же самые люди применили оружие против другой коричневой чумы — на сей раз словом «коричневый» описывается цвет кожи. Многие из офицеров, участвовавших в Мировой войне, не успели даже зачехлить оружие, как потребовалось снова его пускать в дело. Соратники Сталина, Черчилля, де Голля и Рузвельта прошли хорошую школу в сороковых — и в пятидесятых действовали превосходно. Это противно разуму, в это не хочется верить: ну не могут же люди, которые только что — вчера! — боролись за демократию, не могут же они! Отлично могут, и как раз во имя демократии. Но ведь только что они покончили именно с адептами расовой теории — так что же теперь?