— Не хотите ли стаканчик мадеры, миссис Лейтон? — предложил Адам.

Приняв ванну и переодевшись в свежую одежду и чистые сапоги, он был настроен гораздо более миролюбиво и старался не думать о том, что его камердинер Рейнолдс, вероятно, находится сейчас наверху, занятый тем, что пытается спасти первую пару сапог.

— Благодарю вас, но нет.

— В таком случае вы, быть может, предпочтете шерри или вино?

Она наградила его холодным взглядом:

— Я вообще не употребляю горячительные напитки.

Адам нахмурился:

— Не думаю, что что-либо из предложенного мной можно отнести к этой категории.

— И тем не менее.

— В таком случае давайте просто сядем за стол и поедим?

Взявшись за спинку стула, чтобы помочь ей сесть, Адам едва мог сдерживать свое недовольство ее отстраненностью.

— Я полагала, что поем в спальне вместе с Амандой, — заявила она.

— А я хочу, чтобы вы поужинали здесь со мной, — не сдавался Адам, многозначительно указывая взглядом на стул.

Нахмурившись, Елена сделала шаг вперед:

— Благодарю вас.

Она опустилась на стул, прямая как палка, следя за тем, чтобы ее спина не касалась спинки.

Скривившись, Адам занял место напротив нее и возобновил разговор лишь после того, как хозяин гостиницы принес им еду — густое дымящееся рагу и хлеб с хрустящей корочкой — и снова оставил их наедине.

— Вы возвели стену ледяной отчужденности между нами до конца ужина или я могу надеяться, что, выразив недовольство сразу, потом вы смените гнев на милость? — поинтересовался он, вопросительно поднимая черную бровь.

— Выразить вам недовольство, милорд? — удивилась она, при этом не поднимая головы и аккуратно раскладывая салфетку на коленях.

Адам устало вздохнул:

— Миссис Лейтон, мне нет еще и тридцати лет, но я уже вдовец, к тому же не имеющий никакого опыта общения с детьми, особенно с шестилетними особами женского пола. Поэтому признаю, я совсем не имею понятия, как нужно утешать плачущую девочку.

Елена медленно подняла голову и задумчиво посмотрела на Адама, стараясь увидеть в нем человека, которого он описал, и не обращать при этом внимания на его бесспорную привлекательность. Последнее сделать было очень трудно, учитывая, сколь безукоризненно он выглядел в темно-синем сюртуке, надетом поверх бежевого жилета. Ни в его вдовстве, ни в возрасте сомневаться не приходилось. Но лорд Адам Готорн относился к числу людей, весьма уважаемых пожилыми политиками за его умение недрогнувшей рукой управлять и своими сельскими имениями, и лондонским особняком. Невозможно представить, чтобы он не знал, как обращаться с шестилетним ребенком.

Или он все же не преувеличивает?

Адам предпочитал избегать не только светского общества, но и любого проявления эмоций, поэтому ничего удивительного в том, что он не умел вести себя в обществе маленькой дочери.

Елена позволила себе немного расслабиться.

— Думаю, вам следует уяснить себе, что шестилетние юные леди точно так же нуждаются в любви, как и дамы постарше, милорд.

— Дамы постарше, миссис Лейтон? — нахмурившись, переспросил он.

Почувствовав на себе его ледяной взгляд, она слегка покраснела.

— Как мне кажется, большинство дам хотят, чтобы их любили, милорд.

— Понимаю. — Он нахмурился еще сильнее. — Так вы ставите под сомнение мою способность испытывать это чувство, миссис Лейтон?

— Разумеется, нет, — ужаснулась Елена.

— В таком случае вы подвергаете сомнению лишь мою привязанность к дочери?

Щеки Елены жарко запылали.

— Лишь способ проявления этой привязанности, которая… ну…

— Да?

— Неужели вы не могли обнять Аманду, вместо того чтобы… — Она замолчала, так как не была уверена, как лучше объяснить ему.

— Вместо того чтобы?.. — мягко подсказал Адам.

Призвав на помощь все свое мужество, Елена уставилась ему прямо в глаза:

— Аманда была расстроена и хотела, чтобы ее утешили. Чтобы отец обнял ее, показав тем самым, как он ее любит.

Адам был явно сбит с толку ее прямотой.

Елена испугалась, что зашла слишком далеко. В конце концов, какое ей дело до того, как лорд Готорн обращается с дочерью? На мгновение она забыла, что больше не является мисс Магдаленой Мэттьюз, любимой и пользующейся многими привилегиями внучкой герцога, привыкшей смело высказывать свои мысли. Теперь она простая гувернантка, а гувернантки, как известно, не должны критиковать своих хозяев!

Потупившись, Елена застенчиво произнесла:

— Прошу меня извинить, милорд, я не должна была этого говорить.

Теперь настал черед Адама испытывать смущение. Он и без порицаний Елены знал, что совершенно не умеет выразить свою глубокую привязанность к Аманде. Когда ее мать умерла, ей было всего два года, и до недавнего времени о ней заботилась няня. Фанни никогда не была образцовой матерью, но временами она начинала проявлять к дочери повышенный интерес и осыпать ее подарками, совершенно не подходящими для нежного возраста девочки. Возможно, именно из-за семейной жизни с Фанни Адаму так трудно было теперь демонстрировать свою любовь к шестилетней дочери. И винить в этом следовало не Аманду, а его собственную эмоциональную замкнутость и полное отсутствие опыта отцовства.

Он вопросительно посмотрел на Елену:

— Я полагал нормальным, что мужчина уделяет своей дочери полчаса внимания в день.

— Вот уж не думала, что вы обеспокоены тем, как поступают другие люди.

— Возможно, и нет, — нараспев протянул он, — но я часто теряюсь касательно того, как мне нужно себя вести. Может быть, вы научите меня, как отец должен обращаться со своей шестилетней дочерью?

Елена удивленно заморгала:

— Милорд?

Адаму едва удалось сдержать раздражение.

— Как гувернантка Аманды, вы могли бы посоветовать, как мне активнее участвовать в ее жизни.

Елена так плотно сжала губы, что они тут же перестали казаться Адаму полными и манящими.

— Вы смеетесь надо мной, милорд?

Его верхняя губа презрительно скривилась.

— Очень скоро вы убедитесь, миссис Лейтон, что в моей жизни крайне мало поводов для смеха, и едва ли для вас я стану делать исключение.

Он пристально вглядывался в нее, враз лишившись аппетита, и стоящее перед ним густое ароматное рагу перестало представлять для него интерес.

Адам возлагал большие надежды на предстоящий вечер и потому одевался к ужину с особой тщательностью. Он не мог припомнить, когда в последний раз сидел за столом вдвоем с красивой женщиной, за исключением Фанни, которую глубоко презирал, поэтому те редкие вечера, когда они ужинали вместе, превращались скорее в испытание его терпения, чем во что-то, доставляющее удовольствие.