Она тут же убедила себя, что жаркий взгляд, которым он созерцал ее губы и грудь, просто померещился. Ее работодатель сторонится даже высокородных представительниц высшего общества, что уж говорить об особе, нанятой, чтобы заботиться о его дочери!

— Вы намерены просидеть внутри экипажа весь вечер и весь следующий день, миссис Лейтон?

Покраснев, Елена тут же спустилась с небес на землю и, посмотрев на раскрытую дверцу кареты, увидела Готорна. Он смотрел на нее с усмешкой. Она так задумалась, что даже не заметила, как экипаж остановился во дворе прямо перед двумя изогнутыми каменными лестницами, ведущими с обеих сторон к входу в Готорн-Холл. Аманда уже выбралась наружу и теперь весело скакала по левой лестнице. Массивная дубовая дверь была распахнута, приглашая войти хозяина и тех, кто прибыл вместе с ним.

Медленно выйдя из кареты, Елена увидела величественное четырехэтажное здание, выстроенное из серого камня. На крыльце, где сходились обе лестницы, имелся портик с колоннами, а с боков к главному зданию примыкали два крыла, многочисленные окошки которых приветливо светились в сгущающихся сумерках.

Елена с испугом отметила, что этот особняк во многом похож на дом ее дедушки в Йоркшире, куда они с матерью переехали жить после смерти отца Елены и где два месяца назад неожиданно и скоропостижно скончался сам герцог Шеффилд.

— Миссис Лейтон?

Повернувшись к Готорну, она вежливо ему улыбнулась:

— У вас очень красивый дом, милорд.

По какой-то необъяснимой причине Адам не поверил, что она хвалит Готорн-Холл от чистого сердца. В этом его убедили ее плотно сжатые губы и напряженное выражение, притаившееся в глубине ее сине-зеленых глаз.

Он окинул свой дом критическим взглядом, но не обнаружил ни единого недостатка. Все пребывало в полном порядке. Так и должно было быть, принимая во внимание жалованье, которое он платил своему управляющему.

Он снова повернулся к Елене Лейтон.

— Не пора ли нам наконец войти внутрь? — сухо предложил он.

— Разумеется.

Она рассеянно кивнула и продолжая вымученно улыбаться, стала подниматься по ступеням впереди него. Ее волосы были спрятаны под неизменным черным капором, очень подходящим к очередному скучному траурному одеянию.

Адам вдруг ощутил резкое раздражение, вызванное этим нарядом.

— Могу я поговорить с вами откровенно, миссис Лейтон? — произнес Адам, догоняя ее уже на вершине лестницы.

Она взглянула на него снизу вверх:

— Милорд?

— Я намерен попросить миссис Стэндиш при первой же удобной возможности устроить вам встречу с местной модисткой.

Нахмурившись, Елена резко остановилась:

— Миссис Стэндиш, милорд?

Адам носил этот титул всю свою сознательную жизнь, но никогда еще его так не раздражало столь холодное обращение к нему женщины с использованием этого самого титула.

Это было глупо. Ну как еще, в самом деле, она должна к нему обращаться? Она ведь ему не ровня, всего лишь гувернантка, поэтому такое обращение является совершенно правильным. А он чего ожидал? Чтобы она называла его Адамом, будто бы они давние друзья или даже нечто большее? Разумеется, нет!

Он бросил на Елену хмурый взгляд:

— Она служит в этом доме экономкой, и у нее находятся в подчинении все слуги женского пола. Поэтому именно она заведует одеждой, которую они носят.

На лице Елены появилось настороженное выражение.

— Да, милорд?

Адам вздохнул:

— А я устал смотреть на вас в этих… в этом траурном одеянии. — Он указал на нее широким взмахом руки. — Поэтому я попрошу миссис Стэндиш проследить, чтобы вам пошили более подходящие платья.

Она удивленно вскинула свои черные брови:

— Более подходящие для чего, милорд?

Черт бы ее побрал! Если эта женщина задаст еще хоть один такой вопрос, он за себя не ручается!

В ту же секунду он представил Елену Лейтон в качестве своей любовницы. Ее роскошные черные волосы распушены по плечам, а нагота едва прикрыта одним из тех шелковых неглиже[1], в которых так любила расхаживать перед ним Фанни. Вот только у Фанни неглиже было черное, а для Елены больше подошло бы белое или кремовое, чтобы подчеркнуть ее сияющую мраморную кожу. Ее заострившиеся соски призывно проступали бы из-под тонкой ткани. Адаму стало интересно, какого цвета у нее соски. Возможно, цвета свежего персика? Или, учитывая цвет ее губ, вероятнее всего, напоминают лепестки розы.

Он крепко сжал губы, испытывая глубокое чувство отвращения к самому себе оттого, что снова позволил недостойным мыслям об этой женщине затуманить свой рассудок.

— Для проведения многих часов в день в обществе шестилетней девочки, которая уже лишилась матери. А ваши траурные одежды ежесекундно напоминают ей о смерти! — грубо рявкнул он.

— Боже, я совсем об этом не подумала! — ахнула Елена. — Хотя должна была. Приношу свои извинения, ми…

— Полагаю, я уже ясно дал вам понять, как отношусь к вашим бесконечным извинениям, — перебил ее Адам, глядя на нее сверху вниз.

— И все же мне следовало бы проявить больше чуткости…

— Миссис Лейтон! — Нескончаемый поток самообвинений вызвал в нем такое раздражение, что ему едва удавалось держать себя в руках. Черт побери, он всего лишь хотел снять с нее эту ужасную одежду. Ну, не то чтобы снять… проклятие! — Миссис Лейтон, я устал и пребываю в скверном расположении духа. Более того, мне требуется добрый стакан виски, после чего я планирую отдать должное ужину, приготовленному моим превосходным поваром, и лечь спать!

Эта страстная тирада заставила ее на мгновение закрыть глаза.

— Я… не смею вас дольше задерживать.

— В таком случае прошу меня извинить. Джеффриз покажет вам детскую, классную комнату и вашу спальню.

— Как пожелаете, милорд.

Елена скромно потупилась, и Адам посмотрел на нее с подозрением:

— Да, именно таково мое желание. — Она ничего не ответила, и он, нахмурившись, добавил: — Доброй ночи, миссис Лейтон.

— Милорд.

Она кивнула, не поднимая головы.

Бросив на нее последний раздраженный взгляд, Адам вошел в дом и, отдав терпеливо ожидающему в дверях Джеффризу шляпу и пальто, зашагал через холл в свой кабинет, ни разу не оглянувшись.

Он искренне надеялся, что хотя бы в собственном кабинете его не будут преследовать сладострастные мысли об овдовевшей миссис Елене Лейтон.

— Должно быть, это какая-то ошибка.

Елена в ужасе взирала на ткани ярких расцветок, которые модистка разложила перед ней на chaise[2]в ее спальне, ожидая одобрения. Здесь господствовали синие и зеленые оттенки, но имелся также кремовый и лимонный шелк с подходящими кружевами для оторочки.