А Инга… Когда отступила волна какого-то непостижимого счастья, ее охватила растерянность. «Как жить дальше?» – думала она. Наверное, это «как жить?» она произнесла вслух, потому что Стас ответил ей:

– Мы поженимся…

Со свадьбой пришлось поспешить, так как постельные эксперименты быстро дали результат: уже в октябре Инга поняла, что с ней происходит что-то не то. Врач подтвердил беременность, и два нашкодивших ребенка пришли к Ингиному отцу. Эдвард Валевский был в ярости. Но Инга растопила его холодность:

– Папочка! Я люблю Стаса, а он любит меня. Вы с мамой ведь тоже студентами были, когда Ингмар родился…

– У нас сначала свадьба была, а потом все остальное. – Валевский с трудом подбирал слова. – Значит, так: подаете заявление сегодня же.

Стас и Инга согласно кивнули и умчались в ЗАГС.

А потом была свадьба, на которой новоиспеченный тесть предупредил Стаса строго-настрого – не обижать дочку! Зять запомнил это хорошо.

А в положенный срок Инга родила Дениску – абсолютно рыжего. Нет, рыжий мальчик не имел к ее сыну никакого отношения. По крови. А вот в душе… Наверное, это был подарок судьбы, чтобы Инга всегда помнила свою первую рыжую любовь.

Эдвард Валевский не удивился тому, что внук у него огненно-рыжий: вся их ингерманландская линия была такой масти.

– В прабабку Дениска пошел, – улыбаясь, сказал дед, покачивая на руках продолжателя рода Валевских. А зятю сказал: – Ты не обижайся, но Ворониными пусть у вас девки будут, а мальчик будет носить нашу фамилию.

Стас не возражал: вашу так вашу.

* * *

Через две недели дачного затворничества Инга решилась наконец позвонить брату. Она еще не знала, как будет объяснять все Ингмару. Но еще больше страшило объяснение с сыном. Сказать ему, что отец в сорок лет поменял ориентацию?! Или как это у них там называется?! Ингу от одной мысли о том майском утреннем приезде в свой дом передернуло. Нет, говорить этого Денису нельзя, Ингмару тоже. У Дениса еще психика подростка. А Ингмар… Ну как в таком случае настоящий мужик поступить может?

Инга заглянула в записную книжку и забила номер Дениса в свой телефон, минутку подумала и позвонила.

Сын ответил не сразу.

«Новый номер изучает», – решила Инга.

Наконец трубка «ожила»:

– Слушаю!

Инга чуть не задохнулась от радости, услышав родной голос.

– Динь-Динь! – назвала она сына привычным домашним именем.

– Инь-Инь! – радостно отозвался он. – Мам, куда ты пропала? Я звоню, а мне отвечают, что твой номер не существует. А папа говорит, что ты в командировке и он ничего про тебя не знает.

«Спасибо тебе, сыночек! Подсказал выход…» – подумала Инга, а вслух сказала:

– Динька, я и правда в командировке, а телефон потеряла…

– Мамаша-Маша-растеряша! – Денис дурачился, и Инга успокоилась. Появилась версия, которую подкинул сыну непутевый папашка, и, придерживаясь этой версии, еще можно было какое-то время продержаться. – Ладно, рассказывай, где ты, и что, и как!

Инга чуть не выпалила, что она сажает цветочки во мшинских болотах, да вовремя язык прикусила и стала рассказывать подробности своей недавней командировки в Сибирский край. Потом остановила себя и стала расспрашивать Дениса о его житье-бытье, учебе, брате.

– Да все хорошо у нас! Ты б приехала, мам, сама бы посмотрела.

– Как-нибудь выберусь, – пообещала Инга. – Ты телефон новый дяде передай, пусть звонит, и приветы от меня.

– О’кей! – беззаботно пообещал ребенок, чмокнул трубку и отключился.

– Я люблю вас… – грустно сказала Инга в немую пустоту.

* * *

Брат позвонил через два дня и огорошил:

– Инуль, я на следующей неделе приезжаю в Питер. Остановлюсь, как всегда, у вас, да?

– Инечка, ну что ты спрашиваешь? Конечно! Это ведь и твой дом, – ласково сказала Инга, похолодев от мысли, что придется как-то объяснять брату ее разрыв со Стасом. – Давай так сделаем. Ты мне позвони, как приедешь, пересечемся в городе, посидим в кафешке, поболтаем.

– Не понял?! – удивился брат. – В кафешку-то зачем? Дома, что ли, не наговоримся?..

– Я хочу кое о чем поговорить с тобой… без Стаса…

– Тебя этот поганец обидел? – резко спросил Ингмар сестру. Он не любил зятя, наверное, из ревности. Все-таки Инга была ему больше чем сестра, и любой мужик рядом с ней был бы воспринят Ингмаром враждебно.

– Не сейчас, ладно? Приедешь, встретимся, и я все скажу. Договорились?

– Договорились, но ты бы лучше сказала сразу, без тумана.

– Вот встретимся, и скажу. Все. Люблю тебя. Семье привет. Обязательно позвони в день приезда.

Инга слышала, как брат хмыкнул. Видать, заподозрил Стаса во всех смертных грехах. «Убьет он его. Точно убьет, если все узнает…» Инга поняла, что у нее в запасе неделя на то, чтобы придумать правдоподобную версию. Она не хотела никаких радикальных мер. Пусть у Стаса будет время на то, чтобы спокойно выехать из дома, найти себе что-то. Или… кого-то. Инга не знала, как там у них, в этом странном для нее сообществе мужчин, решаются эти вопросы. Тьфу! Черт бы их побрал! Натворил муженек дел, а она сейчас расхлебывай все это дерьмо.

* * *

Стасу она позвонила через два дня, приняв непростое для себя решение. Чтобы не светить новый номер мобильного мужу, вынуждена была вы ехать в ближайший поселок с отделением связи.

Стас Воронин был на работе. Он только-только вернулся со сложной операции и отдыхал, устроившись в удобном кресле. Рядом на краешке стола восседала медсестрица Дана – бестелесное существо с ногами от коренного зуба. Самое большое, что было в ее организме, – это мощный бюст. Дана, похохатывая, говорила всегда, что в ней весу пятьдесят кило, из них десять кг – это сиськи. Умопомрачительное, надо сказать, зрелище: стройные длиннющие ноги, долгоиграющие тонкие руки, тонкие же, длинные волосы дымчатого пепла – не девушка, а… флейта. Тонкая, звонкая и хрупкая. И бюст! Всем бюстам бюст – роскошный, с трудом умещающийся под одеждой. Удивительно, как Дана с таким шикарным дополнением не падает носом вперед!

Дана восседала напротив доктора Воронина, которого тщетно пыталась охмурить: доктор нежно посматривал на ее ноги и бюст и не реагировал. В обязанности Даны входило после операции создать доктору Воронину комфортные условия для отдыха. Вот с этой самой целью она и восседала перед ним на столе, красиво закинув одну ножку на другую и поднося доктору душистую дорогую сигарету, которую она держала длинным хирургическим пинцетом. Это воронинское чудачество знали все, а исполняла одна Дана. И получалось это у нее очень ловко. Она угадывала ту самую секунду, когда Станиславу Николаевичу хотелось сделать очередную затяжку. Она видела этот момент по едва уловимому шевелению ресниц доктора и аккуратно подносила сигарету к его губам. Ему оставалось только приложиться, втянуть в себя воздух. Седой пепельный столбик на другом конце «курительной палочки» оживал, краснел горячо и, потрескивая, отдавал Воронину очередную порцию нежно щекочущего ноздри аромата.