Когда Лили наконец-то спускается в сад, держа в руках ещё пару зонтов, порывистый ветер едва не сбивает их с ног, а молнии бьют у самого пирса.

Кара: зрение

В столовой стоит напряженная тишина. Слышатся лишь звон посуды, громкие раскаты грома за окном да завывание ветра. Кажется, стоит кому-то произнести хоть слово — и за ужином разразится скандал, подобный тому, что произошёл пару часов назад в гостиной.

Собравшись за одним столом, Стоуны лишь изредка поглядывают друг на друга и пытаются делать вид, будто ничего не происходит. Чаще всего косятся на Лили — с недоверием, неприязнью и возмущением, а она не обращает на них внимания. Единственная не поднимает глаз, без особого интереса рассматривает содержимое тарелки и медленно ковыряет вилкой жаркое, не спеша есть.

Ей неуютно. У старших братьев есть дурная привычка подозревать в людях худшее, и сейчас — в этом она уверена — они размышляют о том, что она сотворила с отцом ради того, чтобы получить в наследство остров.

Жила. Слушалась. Любила. Лили не сделала ничего, чего не мог сделать любой из них, но они из года в год открещивались и от взглядов отца, и от его желания сохранить Хемлок Айленд таким, какой он есть. Она ещё помнит их громогласные заявления о том, что они превратят этот остров в прибыльный курорт, когда отец отойдёт от дел. Чему они удивляются-то теперь?

Лили тяжело выдыхает.

— Расскажи нам, Лили, — первым не выдерживает Кроуфорд, — чем ты, молодая и не способная содержать такой большой дом, не говоря уже об остальной территории, в одиночку, заслужила от отца такой щедрый подарок?

Они смотрят друг другу в глаза, и во взгляде старшего брата Лили замечает откровенную насмешку.

— Тем, что отношусь к нашему дому с уважением, — она едва заметно хмурится и крепче сжимает пальцами вилку. — Почитаю семейные традиции и не заявляю, едва переступив порог, что от острова давно пора избавиться. И тем, что я, в отличие от вас, следую правилам Спасителя и не отвергаю его помощь.

Стефан на другом конце стола с грохотом ставит на стол стакан. Удивительно, как тот не разбивается.

— Дорогая, теперь-то ты уже можешь отбросить нести эту чепуху, — с жеманной улыбкой говорит Элис. — Ваш отец уже несколько дней как помер, он уже не оценит твоих стараний. Не думаешь же ты, что кто-то из нас всерьёз воспринимал то, как он носился с этой верой в гигантского кальмара?

Лили сжимает руки в кулаки с такой силой, что белеют костяшки пальцев. Дышит часто и глубоко, старается успокоиться, но не может. Ей претит столь отвратительное отношение к вере — к тому, что они с трепетом хранят здесь десятилетиями. Она понимает, что им неоткуда знать о том, что умеет Спаситель. Им не узнать, не почувствовать на себе его благосклонности и любви. Потому-то никто из них прав на остров и не получил.

Но от понимания легче не становится. Она скрипит зубами от возмущения.

— Вашего невежества и Спаситель бы исправить не смог, — Лили пытается оставаться вежливой, но получается у неё из рук вон плохо. — Вы позволяете себе оскорблять не только то, в чём ничего не смыслите, но ещё и нашего отца — и считаете, что после этого заслуживаете хоть чего-то?

— А ты себя здесь хозяйкой уже почувствовала? — Элис смеётся над ней. — Когда мы оспорим завещание отца в суде, то, так и быть, оставим тебе ту старую часовню. Мы не монстры, а ты вполне сможешь сутками напролёт молиться вашему «спасителю». Так же ты делаешь последние несколько лет назад, да? Вот только прикрываться всякими сектантами уже не выйдет. Уж точно не тогда, когда…

— Мама! — громко осаждает её Джаред. — Ты же знаешь, что это острая для Лили тема.

Элис с улыбкой пожимает плечами, всем своим видом показывая, что не считает, будто сделала что-то не так. Лили бросает на неё испепеляющий взгляд и вновь утыкается в тарелку.

И в лучшие времена семейные собрания — за исключением времени, проведенного с Джаредом и Эшли — не приносили ей удовольствия, а уж в этом году и подавно. Все сбрасили свои маски, и нет больше ни напускной вежливости, ни даже попыток вести себя как подобает. Стоуны обнажили свои каменные сердца и острые, словно у акул, зубы.

Сердце Лили вовсе не каменное, но зубы она показать в состоянии.

— Не вам об этом говорить, — Лили пытается говорить спокойно, но голос предательски дрожит. Всего раз. — Вы — всего лишь мать наследника семьи, и это ваша единственная в ней роль. Ни власти, ни права так со мной разговаривать у вас нет.

Небеса за окном рассекает яркая, ветвистая молния. Гром грохочет пуще прежнего.

— С меня довольно, — Элис поднимается из-за стола. Поправляет длинное платье и вздергивает подбородок. — Я не позволю какой-то малолетней пигалице говорить со мной в таком тоне.

— Элис, пока что у нас на руках нет решения суда, так что успокойся, пожалуйста, — произносит Кроуфорд тихо и будто бы спокойно, но в его голосе Лили слышит угрозу. Не в сторону его жены — в свою сторону. — Пусть говорит что хочет, пока может. Мы найдём способ это исправить.

— Ну-ну, братец, не много ли ты на себя берешь? — наконец-то вступает в беседу Стефан. — Не думай, будто суд примет решение в твою пользу только из-за того, что отец не оставил тебе доли в основном бизнесе. А то, смотрю, вы с женушкой уже поделили Хемлок Айленд на двоих.

— Будь добр, Стефан, помолчи — окажи услугу всей семье, — Кроуфорд не обращает на брата особого внимания. — Разберемся, когда дело дойдёт до суда.

Лили хочется подняться из-за стола вслед за Элис, но она не решается. Перебирает в голове слова одной из молитв и просит Спасителя о спокойствии и защите. Знает, что рано или поздно тот откликнется — он всегда откликается.

— Мы точно не можем уехать сегодня? — спрашивает Элис, уже стоя в дверях.

— Там жуткий шторм, — отзывается сидящий за самым дальним концом стола доктор Харт. — Не выходит даже связаться с городом — линии связи оборваны. Плыть в такую погоду сродни самоубийству.

— И когда он стихнет?

— В лучшем случае к утру. Но может и затянуться — бывает, что шторма терзают остров по несколько дней кряду, мы к ним давно уже привыкли.

Элис недовольно поджимает губы, бросает взгляд на стоящую за окном непогоду и всё-таки выходит