Тогда что делать?.. Если я не стану фигурой, то меня сожрут – это факт. Едой я становиться не хочу, даже во имя светлых идей. И тут не важно, даже Екатерина будет в роли голодного дегустатора или группа заговорщиков, которая освободит из пока еще Холмогор, а чуть позже из Шлиссельбурга, свергнутого младенца-императора Ивана Антоновича. Уверен, что не получилось бы у Фике-Катьки сместить меня, если бы образ императора не выглядел, как предательский и чуждый, волюнтаристский, я бы сказал. Да и сам я мог многое сделать во время гвардейского бунта, подавить его армией Румянцева, например, но был нерешительным и летал в облаках.

Могу ли я что-то изменить? Проливы? Христианский крест на Софии? Русская Индия? Гавайские острова – губерния Российской империи? Вместо Сан-Франциско Нью-Васюки? Вот не думаю, что все это возможно, по крайней мере, быстро и без трудностей, без команды, денег, денег и еще раз денег. Но послезнание может дать фору.

Я понимаю, что игры в большую политику встретят противодействие и внутри державы и вне ее. Турцию Франция и Англия без боя не сдадут. Да и Османская империя сейчас должна быть втрое-пятеро большей по мобилизационному ресурсу, далеко не бедной страной, с пока еще не сильно захудалой военной организацией с множеством крепостей и с мощным флотом. В Индию Россию не пустят те же бриты и франки, да и флот российский, насколько помню из истории, так как Петр Федорович кораблями вообще не интересовался, в крайне печальном состоянии. Русские корабли чуть-на-чуть доплыли до Эгейского моря во время правления моей будущей женушки, потеряв два корабля, правда, чудом грандиозно победил при Чесмене. Что касается Америки, то туда еще нужно умудриться доплыть, и тут опять вопрос о флоте, который могут не выпустить из датских проливов, не то, чтобы в почти кругосветку до Тихого океана, при отсутствии баз снабжения и ремонта. Это англичане выстроили систему опорных баз на путях в Индию и Америку, Россия о этом и мечтать не может. Так что не реально строить планы по переформатированию мира, не начиная работу с нуля.

А тут еще один фактор возникает – вынужденное затворничество Петра Федоровича, как и будущего «молодого двора». Насколько я знаю, даже по мере взросления, наследника не привлекали к принятию решений. Эту блокаду пробить может оказаться сложнее, чем организовать экспедицию на Гавайские острова, которые в начале XIX веке были, или, скорее всего, будут, дружественны России.

Следовательно, задачи следующие: понравится Елизавете, и попытаться изменить ее отношение к недорослю-Петруше, стать финансово сильным – идеи возникнут, как этого добиться по мере понимания реальной ситуации. Петр Федорович ранее совершенно не интересовался экономикой и финансами. Еще нужно подготовиться к войнам с Фридрихом и, вероятно, с османами – тут чистый прагматизм, замешанный на гуманизме – я просто не хочу много бессмысленных смертей соплеменников-налогоплательщиков. Так, на всякий случай – соплеменниками я все же считаю русских, что далось мне определенным трудом, - сознание Петра Федоровича сильно сопротивлялось.

Итак, начинаем создавать легенду, образ, бренд, под названием… «наследник». Я стал на колени перед образами, рядом с которыми висела лампада, ранее так ненавистная, но теперь амбивалентная. Я знал, будучи Сергеем Викторовичем, из молитв только «Отче наш», но теперь понял, что знаю, как минимум, еще и «Символ веры», эту молитву необходимо было выучить Карлу Петеру Ульриху перед воцерковлением в православие. Помнил и другие молитвы, что вбивались в голову будущему наследнику российского престола, но воссоздать их мог только с ошибками. Я стал на колени перед иконами и истово начал читать молитвы.

*……….. * ……….*

Хотилово, трактир у почтовой станции,

выселенный для проживания императрицы

15 декабря 1744 г.

- Алексей Григорьевич, может, достанет уже пить это малоросское хлебное вино? Лучше скажи, что думаешь о Петруше, - сказала Елизавета Петровна – императрица Всероссийская и прочая, прочая, но сейчас, наедине с тайным мужем, только любящая и любимая женщина.

Их отношения с Лешкой Розумом переживали ренессанс. После того, как красавец Бекетов был отлучен от двора из-за своей хвори, Елизавета вновь обратилась к Алексе Разумовскому, и тот ее утешил. Как не пытался, еще один претендент на сердце и фавор императрицы, Иван Шувалов переменить ситуацию, пока это не удавалось. Пусть Иван Иванович и был уже замечен государыней, но она, мужняя жена, была верна своему супругу. Ваня был приближен, но в опочивальню еще не допущен.

Еще два года назад Елизавета тайно обвенчалась с бывшим малоземельным казаком – певцом церковного хора. Вот только вопреки общественному мнению «ночной император» не особо то и влиял на императрицу, Разумовский стремился не вмешиваться в политические интриги. А Елизавета чувствовала себя рядом с ним женщиной. Той, русской женщиной, которая видит кротость трезвого и резкость пьяного мужика. Пусть и буйный он во хмели! Но как, стервец, вымаливает прощения!..

- А что тут, душа моя, думать? Недоросль взрослеть должна, да и был уже Петр Федорович на краю смерти, любой к Богу придет после исцеления чудесного, - сказал Алексей Григорьевич и, нацепив на вилку соленый рыжик, потянулся за очередной рюмкой водки. Но, поймав на себе волевой и осуждающий взгляд Елизаветы, поспешил оправдаться. – Лизонька, понимаю, что пост нынче, но ты же знаешь, что я сильно переживал за здоровье Петра Федоровича. А завтра – все! Рассола выпью и говеть начну. Да и вообще, душа моя, что еще делать-то тут в деревне? Может я на охоту? А?

- Нет, на охоту не пойдешь, пост с завтрашнего дня блюсти станешь, а говеть со мной будешь, может и Петруша с нами, коли медикусы дозволят, - строго сказала Елизавета, потом улыбнулась и сказала. – Вот ей, Богу, душа моя радуется, когда докладывают об истовых молитвах племянника. Перепугалась я, что линия наша, петровская, закончится, да смута будет. А ты знаешь, Алеша, предложи ему завтра в баню сходить. Коли православия стал принимать душой, может и баню полюбит, да русаком станет, а то ей Богу – немчура, как есть.

- Вот то дело! – весело провозгласил Алексей Григорьевич, опрокидывая очередную стопку хлебного вина. – Да девок туды,