Они пошли обратно, шагая след в след по траве. Ноги у них совершенно промокли и закоченели.

– Грейси, ты должна точно вспомнить, что видела на лестничной площадке в тот вечер, когда убили мистера Гревилла. Вспомни, мне это необходимо, – говорил Питт полчаса спустя, отыскав свою служанку в гладильной комнате.

Девушка была одна и выглядела крайне несчастной. Томасу показалось, что она долго плакала и теперь ей хотелось бы только одного – незаметно улизнуть и остаться в одиночестве. Но этому мешали разные обязательные для горничной дела. Суперинтендант догадывался, что слезы Грейси имеют отношение к нежным чувствам, которые она проявляла к молодому ирландцу-камердинеру Финну Хеннесси. Шарлотта просила мужа быть поделикатнее с этой темой, и ему очень не понравилось, что она считает такое предупреждение необходимым. Томас был очень привязан к Грейси. Ему претила мысль причинить ей, хотя бы ненароком, боль, и он был зол на Хеннесси за то, что тот, очевидно, пусть и ненамеренно, но заставил ее страдать. Питт колебался, нужно ли говорить ей, что он знает о причине ее горя, или будет тактичнее притвориться, будто он ничего не замечает.

Служанка фыркнула и попыталась сосредоточиться.

– Я уже сказала мистеру Телману, что видела. Он вам разве не говорил? Ни на что он не годный камердинер! Наверное, и как полицейский-то не лучше?

– Нет, полицейский он хороший. Хотя сдается мне, что ты лучше справляешься с работой сыщика, чем он – с работой лакея.

– Да нет, на этот раз я не пригодилась. – Грейси уставилась на утюг; тот уже остыл, и она не стала притворяться, что гладит. – На этот раз мы все вам не пригодились. И я очень жалею, что это так, сэр.

– Не волнуйся, Грейси, мы решим это дело, – сказал полицейский с убежденностью, которой на самом деле не ощущал. – Расскажи лучше о горничной с полотенцами, которую ты видела.

Девушка подняла на него удивленный взгляд. Глаза у нее покраснели. Томас не сомневался, что она недавно плакала.

– Вы еще не узнали, кто это? – удивилась служанка. – Вот глупая! Чего ей бояться? Ведь она ничего плохого не делала… только полотенца несла, я уже говорила.

– Но, может быть, она что-то или кого-то увидела, – заметил Питт. – Эта горничная – единственная, которую мы не можем вычислить. Постарайся и все припомни, Грейси. Мы сейчас не располагаем почти никакими данными. Динамит мог подложить в кабинет мистера Рэдли почти любой… за исключением мистера Макгинли… или Хеннесси.

Грейси шмыгнула носом:

– Да, эт точно…

Но затем она несколько просветлела лицом:

– Я не знаю, кто она была, сэр; я бы сказала…

– Но опиши ее так точно, как только можешь.

– Ну, она будет меня повыше. Но, понятное дело, тут все меня выше. Она такая высокая, гордая, голову держала высоко…

– Волосы какого цвета?

Грейси от усилия даже сморщилась.

– Не помню, видела я ее волосы или нет. На ней был кружевной чепчик. Настоящий такой, большой. Не то, как мой, что торчит на макушке. И кружева были не наши. Большенный чепчик, но некоторым такие вот нравятся. А волос совсем не было видно. Любые могли быть волосы.

– А ты видела такой чепчик у других горничных?

– Да. Горничная миссис Макгинли такой носит, – обрадовалась было девушка, но оживление ее вдруг увяло. – Но это не она была. Так я, по крайности, думаю. У нее плечи узкие, как у бутылки, а у той, что я видела, плечи хорошие, прямые.

– Она была полная или худенькая, Грейси?

– Сейчас подумаю. – Горничная совсем сморщилась и закрыла глаза, стараясь воскресить в памяти увиденное.

– Начни сверху, – подбодрил ее Питт. – Какая у нее талия, тонкая или широкая? А руки ее ты видела? Как у нее был завязан фартук? Ну, расскажи, одним словом, все, что ты заметила.

– Но ее рук я не видела… – Глаза у Греси по-прежнему глаза были закрыты. – Она держала стопку полотенцев. Несла, видать, кому-то мыться. Талия неплохая, но не самая лучшая… Нет, горничная не тонкая была, не худая. Такая, можно сказать, солидная. А, вот еще: фартук у нее был завязан не так, как следовает, не как у Гвен, к примеру. Гвен мне показывала, как надо-то, чтобы красиво то есть получалось. И я буду так завязывать, когда опять домой приеду. – Девушка с надеждой поглядела на Томаса.

– Вот хорошо, – улыбнулся тот, – мы утрем нос всему Блумсбери… Так, значит, фартук у нее был плохо завязан?

– Точно. Миссис Ханнакер оборвала бы все тесемки, если бы кто так завязал, так что это не могла быть служанка на все руки из Эшворда.

– Хорошо, – радостно сказал суперинтендант, – очень хорошо. А что-нибудь еще помнишь?

Грейси молчала, стоя неподвижно. Она усиленно думала, глядя широко раскрытыми глазами в пространство.

– Ну, что? – настоятельно поторопил ее хозяин.

– Ботинки, – прошептала его собеседница.

– Ботинки? А что там с ботинками?

– На ней не было ботинок!

– Как, она шла босая? – не поверил полицейский.

– Нет, ясно дело, не босая! На ней были туфли на каблуке, такие, как носят леди. Она их взяла у кого-то.

– Откуда ты знаешь? И что… что ты видела, опиши точно!

– Она была спиной ко мне и входила в дверь. Я видела одну ее ногу сбоку и пятку у другой ноги.

– Но это были туфли? Какого цвета? Почему ты уверена, что это не ботинки?

– Потому что там была строчка. А каблуки были синие. – Глаза у горничной стали совсем круглыми. – Да, каблук точно был синий!

Питт улыбнулся:

– Спасибо тебе.

– А это поможет? – с надеждой спросила Грейси.

– О да, думаю, что поможет.

– Это хорошо.

Томас вышел из гладильной с чувством, что впервые после того, как он нашел тело Эйнсли Гревилла, у него появилось реальное и существенное доказательство, с которым можно работать. Одна из гостивших в Эшворд-холле женщин участвовала в заговоре. Поверить в это было нетрудно. По сути дела, это свидетельство имело большой смысл, просто-таки ясный. Но оно отягчало его душу. Юдора Гревилл, урожденная Юдора Дойл, чистокровная ирландка, помогала своему брату Падрэгу бороться за свободу своей страны и делала это таким путем, который он счел подходящим. Она ненавидела своего мужа, и ей легко было его убить. Но разве могла она его не ненавидеть, если имела хоть малейшее представление о том, как он обошелся с Долл? Питт вполне мог вообразить, как повела бы себя Шарлотта, поступи он так с Грейси! Он мог бы считать, что удар по голове и толчок под воду – это еще не самое худшее, что грозило ему.

Юдора вполне могла незаметно выскользнуть из своей комнаты, переодеться в платье и чепчик Долл или, может быть, в другой чепчик, который она взяла в прачечной. И понятно, почему она предпочла большой кружевной чепчик, – чтобы скрыть от постороннего взгляда яркий, живой цвет своих волос. Ее сразу узнали бы только по их цвету. Она могла пройти по площадке с полотенцами – вполне возможно, своими собственными – и остаться практически никем не замеченной. И это чистая случайность, величайшая удача, что Грейси, самая наблюдательная из горничных, заметила, во что были обуты ее ноги, и потом об этом вспомнила.