зарабатывать деньги, а с моими планами на будущее он так и сделает.

Леора снова обнимает меня, слезы радости сменяются тревогой в ее глазах.

— Это все, чего я хотел. — Говорит Антуан, и мы оба оборачиваемся, чтобы посмотреть на его улыбку.

Его глаза блестят от непролитых слез, и я иду обнять его покрепче, прежде чем обнять Лиама.

Но когда я снова смотрю на дядю, выражение его лица меняется. Это уже не та горделивая улыбка, которую я только что наблюдал; вместо нее — безмятежная и довольная, излучающая глубокое удовлетворение. Его глаза передают глубину благодарности и любви, которая задевает меня до глубины души. Прежде чем я успеваю полностью осознать этот момент, время словно ускоряется, и с неожиданным толчком он падает на землю.

— Ammo. — Кричим мы с Лиамом, бросаясь к нему, и на всех наших лицах отражается паника.

— Звони 112! — Срочно кричу я, и Леора тут же вскакивает, быстро набирая номер службы спасения, а затем с удивительной быстротой спускается за нами на землю.

— С ним все будет в порядке. — Шепчет она, ее голос — успокаивающая мелодия посреди бешеной симфонии, окружавшей нас.

Однако в ее глазах читается общий страх, отражение неопределенности, витающей в воздухе.

— Все в порядке. Я готов.

У дяди низкий голос, и мы наклоняемся, чтобы лучше его слышать, но он больше не говорит.

Его глаза закрываются, а дыхание ухудшается, становясь все более тяжелым.

Каждая секунда кажется вечностью, пока мы ждем помощи.

— Где эта чертова скорая?

Боль в голосе Лиама отдается в моей груди.

Как по команде, парамедики бросаются к нам, оттесняя нас в сторону, чтобы они могли приступить к работе.

Леора берет мою руку в свою, по ее лицу текут слезы.

Я не могу осознать всю серьезность ситуации; я оцепенел.

Мне страшно, и паника в груди нарастает, но я не могу этого допустить. Потому что он поправится. Ему должно стать лучше. Он не может нас бросить. Он не может меня бросить.

— В его легких скопилось много жидкости, это состояние известно как плевральный выпот. — Объясняет доктор Руссо, ее тон размерен. — Рак поразил плевру, вызвав воспаление и нарушив нормальный баланс жидкости. Это привело к чрезмерному скоплению жидкости в плевральном пространстве, окружающим легкие. В результате нарушилась дыхательная функция, и он упал в обморок.

Мягкий голос Леоры дрогнул, когда она спросила:

— Ему станет лучше?

Доктор делает глубокий вдох, прежде чем продолжить, ее глаза выражают смесь сочувствия и печали.

— Мне очень жаль, — мягко говорит она, — но его рак сильно распространился. На этой стадии прогноз неблагоприятный, и мы не сможем его вылечить. Сейчас мы сосредоточены на том, чтобы обеспечить ему максимально возможный уход, чтобы справиться с симптомами и сделать его жизнь максимально комфортной.

В голове крутятся мысли «что-если» и «если-бы», мучающие меня возможностью того, что я мог изменить ход событий.

Почему он не сказал нам? Почему мы не потребовали ответов?

Волны вины обрушиваются на меня, каждая из них несет в себе груз упущенных возможностей.

Рука Леоры на моей руке приносит небольшое утешение, но чувство вины грызет края моего сознания.

Слова доктора эхом отдаются в моем сознании, и я не могу избавиться от преследующей меня мысли, что, возможно, я подвел его.

— Мы можем его увидеть? — Спрашивает Лиам.

— Сейчас он спит, но вы можете войти. — Отвечает доктор, ее голос звучит мягко.

Дверь тихонько скрипит, когда Лиам толкает ее, открывая тускло освещенную комнату, где неподвижно лежит наш дядя.

Ритмичное гудение аппаратов — единственный звук, нарушающий тяжелую тишину.

Я следую за Лиамом, осторожными шагами мы входим в комнату.

Он подходит к кровати и смотрит на нашего дядю, который кажется еще более хрупким, чем когда-либо, под бледным больничным светом.

С губ брата срывается тихий вздох, и он шепчет:

— Привет, Аmmо. — Его голос едва слышен.

Он поворачивается ко мне, в его глазах блестят непролитые слезы.

— Что, если он никогда не проснется, Лукас? Что, если…

Он обрывается. Слезы текут по его лицу, я тут же обнимаю его, прижимая его голову к своему плечу. В моей голове повторяются одни и те же вопросы, но ради Лиама я должен быть сильным. Я тоже не могу сломаться.

— Лукас, Лиам. — Слабая, но искренняя улыбка дяди доносится до нас, когда он говорит. — Мальчики, вы были для меня подарком.

На моих глазах наворачиваются слезы, но я смаргиваю их:

— Все будет хорошо. — Успокаиваю я, мой голос трещит от эмоций, когда я сажусь рядом с ним.

Лиам присоединяется ко мне, и мы вместе окружаем его своим присутствием.

Я наблюдаю за тем, как наш дядя собирается с силами, чтобы заговорить, и в животе у меня завязывается узел. Его глаза, хоть и усталые, излучают столько любви.

— Обещайте мне, что будете заботиться друг о друге.

Мы с Лиамом обмениваемся взглядами.

— Мы обещаем, Аmmо. — Задыхается Лиам.

Я киваю в знак согласия, мой собственный голос застревает в горле.

Он пытается улыбнуться в ответ, но кашель прерывает его, оставляя на губах пятна крови.

Выражение лица Лиама меняется с неуверенной надежды на озабоченность, когда он смотрит на меня.

— Полегче, Аmmо. — Тихо говорит Лиам, его голос звучит как утешительный шепот. — Не напрягайся.

Его взгляд останавливается на мне, и он улыбается слабой, но ласковой улыбкой.

Внезапно аппараты начинают пищать, прерывая нежный обмен мнениями.

Я сжимаю руку дяди, отчаянно надеясь на знак, что он все еще с нами.

Глаза Лиама расширяются, на его лице проступает паника, и он смотрит на меня, ища подтверждения. Комната словно смыкается вокруг нас, а воздух становится все гуще от неопределенности.

Лиам отпускает руку и бросается к двери, крича о помощи медицинскому персоналу, ожидающему снаружи.

Я непоколебимо стою рядом с дядей, сердце гулко стучит в груди.

— Еще нет. Ma tetrekna, Ammo, bisharafak, ma tetrekna.

Я умоляю его не покидать нас, остаться с нами еще немного.

Я чувствую себя маленьким мальчиком, который умолял родителей остаться, не оставлять его одного.

В моем голосе звучит отчаяние, страх потерять человека, который был опорой и любовью в нашей жизни.

В комнате воцаряется тревожная тишина: медики снуют вокруг моего дяди, отчаянно уговаривая Лиама и меня убраться.

Но их слова теряются в хаосе.

Я их не слышу, в ушах стоит гул, который, кажется, усиливается с каждой секундой.

Мои глаза прикованы только к дяде, наблюдая за тем, как он борется за то, чтобы не заснуть.

Сопротивляясь порыву уйти, чья-то рука цепко