какой-то внезапной и неизлечимой болезни) и мою жизнь, короткую, бесполезную и бестолковую.

А самое поганое то, что я своими невероятно неразумными, не сказать, совершенно идиотскими действиями сделал так, что никаких шансов оправдаться мне не представлялось. У каждой моей ошибки имелись видоки, которые показали бы на то, что Власий находится в своем праве, спрашивая с меня ответ за причиненные им обиды. Короче — переиграл он меня. Вчистую. Шаг за шагом, ход за ходом. И очень быстро, за какие-то девять дней.

Мирослав знал, зачем давний недруг пришел в его дом, причем, к стыду своему, он даже не от меня выяснил подробности случившегося. Сначала я молчал, потому что считал себя самым умным, потом от того, что стыдно стало. Ну а под конец уже и смысла никакого не имелось, поскольку жить мне оставалось столько, сколько Власий отмерит. Вот только я последнего на пороге дома, который мне стал почти родным, увидеть не ожидал, думал, что он меня как-то по-другому прикончит.

Откуда мне было знать, что за полвека до этого мой наставник вместе с сотрудниками отдела прибил его единственного ученика, который затеял приносить жертвы кому-то из древних богов на Введенском кладбище, том, которое еще называют Чумным и Иноземным? Причем Власий при этом присутствовал, но сделать ничегошеньки не мог, поскольку заступничество привело бы его к собственной смерти. Он просто стоял и смотрел на то, как его наследника методично уничтожают, не давая тому ни малейшего шанса на искупление, а значит, и на жизнь.

— Он молод и глуп, — сказал наставник Власию, когда тот — высокий, грузный, щекастый — с приветствием вошел в дом.

— Павел был немногим старше и не сильно умнее, — ответил в тон ему наследник слуг Чернобога.

— Мой ученик не лил людскую кровь в тех ритуалах, которые остались в прошлом. И беду на наши головы не призывал.

— Просто он на такое неспособен, — возразил Мирославу Рогожин. — Для хорошей жертвы нужны воля, твердая рука и жажда власти. И талант! А твой щенок только щеки надувает да дальше собственного носа не видит. Я же дал ему возможность прийти, повиниться, в ноги мне упасть, прощение вымолить. Но нет, какое там! Причем не знаю даже точно, почему он не приполз — то ли из-за гордыни, то ли потому, что не понял ничего.

Мирослав глянул в мою сторону. Я это почувствовал, а не увидел, так как не было сил оторвать взгляда от пола. Меня ел стыд. Ей-богу, в этот момент мне более всего хотелось поскорее сдохнуть. Смерть была проще, чем все происходящее.

— Вообще не понимаю, чего ты с ним возишься, — продолжал тем временем эмоционально размазывать моего наставника по стене Власий. — Ни таланта, ни силы — ничего же нет. Так что, считай, я тебе вообще услугу оказываю. Никогда бы не подумал, что такое скажу, но вот — случилось.

— Вира, — помолчав, предложил Мирослав, — я заплачу тебе столько, сколько скажешь, и тем, чем пожелаешь. Я его наставник, Покон такое дозволяет.

— Вира, говоришь? — почесал гладко выбритый подбородок Рогожин. — Так ведь я мало-то не возьму.

— Сколько скажешь — столько и получишь.

Как мне думается, вира в изначальные планы Власия не входила. Он на самом деле шел возвращать давний долг старинному недругу, не более того. Да и потом волхвы, что старые, что их наследники, всегда славились одним общим на всех качеством — диким эгоцентризмом. Собственная жизнь превыше всего — таков основополагающий принцип их бытия. По меркам нашего времени подобный подход к существованию выглядит не слишком красиво, хотя, по сути, мы нынешние куда большие эгоисты, чем наши предки. Уж так мы себя любим, так жалеем при любой возможности… Но мы эгоисты тайные, потому явные признаки подобного коллективно с удовольствием осуждаем.

А волхвы ничего не таят. Потому и Власий своего ученика сдал, и от Мирослава, собственно, ожидал того же. В этом отчасти и был смысл происходящего, эдакое закрытие гештальта, мол — я тогда своего не спас, и ты не спасешь. Я даже в тот момент заподозрил, что он вообще все случившееся спланировал от и до, как раз ради этой минуты.

— Сколько скажешь, — усмехнулся потомок черных волхвов и уселся за стол напротив моего наставника. — Ишь ты.

Мирослав отвечать ничего не стал, только чаю налил нежданному визитеру да корзину с пряниками подвинул поближе. Вражда враждой, а гость, пришедший в дом и севший за стол, священен. Ни ты ему, ни он тебе по Покону вреда нанести в этот миг не может.

— А что же, вира так вира, — осушив чашку, согласился Власий. — Чего нет, коли ты сам предложил? Толку в том немного, как по мне, щегол твой орлом не станет, жидковат он по всем позициям, ну да то и не моя забота.

— Назови цену.

— Ты как первый раз на свете живешь! — хохотнул Рогожин. — Жизнь за жизнь, как еще-то?

— Наставник! — только услышав это, взвился я. — Не соглашайся, ты чего!

— Цыц! — сурово зыркнул на меня гость. — Ты свое уже отговорил, теперь за тебя другие решают. Да и оговорился я! Не то брякнул.

— Так скажи то, что следует, — предложил ему спокойно наставник.

Уверен, он тогда уже понял, к чему все идет. Или даже раньше, когда произнес слово «вира». Понял и принял, потому настолько невозмутим был.

— Судьба за судьбу, — пророкотал довольно Власий. — Как тебе такой обмен? И прямо сейчас, а не потом. Я тебе свою, ты мне свою — и твой пащенок живет себе дальше как ни в чем не бывало. Луной клянусь, пальцем его не трону, если только он сам на рожон не полезет. Но тут уж я буду в своем праве, не обессудь.

— Не полезет, — заверил его Мирослав. — Не так он и глуп, как ты думаешь.

— Не знаю, не знаю. — Рогожин облизал губы толстым языком. — Как поймет, что к чему, может, и наломает дров. А мне такое и в радость! Как там нынче говорят? «Два в одном».

— Не наломает, — наставник встал из-за стола и подошел ко мне, — верно же?

— Верно, — пробормотал я. — Мирослав, что такое «судьба за судьбу»? Скажи, мне надо понимать, о чем речь идет?

—