место, из которого все хотят сбежать. Как бы то ни было, я решил, что для Сильвы это совсем о’кей. Написал её адрес и нажал send.

Сильва позвонила мне в районе полудня. Она была довольна.

— Ты думаешь, это выглядит реально?

— Да кого это интересует, — сказала она. — Кому, в сущности, нужна реальная любовная история?

Потом она сказала, что у меня талант к этому жанру. И добавила, что с этим талантом я мог бы и кое-что зарабатывать, пока не найду что-то другое. Сказала, что если я хочу, она может пристроить меня в «Виолетту», это женский журнал, который выпускает ПЕГ, и я мог бы писать для них короткие любовные романы, которые они вшивают в середину журнала, а подписывать их нужно иностранными женскими именами. Публика не любит отечественные имена, им не нравится, как они звучат, сказала она, так что если я хочу для них писать, сейчас, когда у меня нет работы, никто и не узнает, что пишу я.

* * *

Как-то вечером мы встретились с ней за пивом в каком-то заброшенном кафе, где было полно зеркал. Она принесла мне тот гонорар, из рук в руки. Потом я слушал, как она с привкусом редакционной фрустрации, которую я уже подзабыл, говорила о Чарли, который после отставки Перо стал главным редактором. Роль главного его переродила… — Больше за мной не бегает, — сказала Сильва и машинально глянула в зеркало, видимо оценивая, насколько она располнела. Дарио, продолжала она, тоже продвинулся, ходит за Чарли как тень, вытеснив из игры Секретаря, которому очень трудна эта партийная работа на местах, холестерин у него подскочил выше потолка, и они могут отправить его на пенсию… Хозяин, об этом я знал, стал председателем национального теннисного союза, а в перспективе метит в Олимпийский комитет…

Слово за слово, пиво мы пили до закрытия, а когда официанты пригласили нас на выход, я сказал: — Пошли ко мне? На заправке можем взять ещё пива…

Она чуть помолчала и сказала: — Думаешь?

— Ничего я не думаю, — сказал я.

Мы смеялись и виляли на дороге.

Закончилось всё в постели.

После секса она заснула, а я лежал и дышал рядом с ней на разложенном диване.

Проснулась она через полтора часа — первые лучи света проникали через жалюзи — и увидела, что я с пивом сижу за столом.

— Ты в порядке? — спросила она.

— О’кей, — сказал я. — Просто не смог заснуть.

— Не беспокойся, — сказала она, ища лифчик, — я сейчас…

— Нет, поспи ещё, — сказал я.

— Да мне домой нужно, — вздохнула она. Встала и принялась искать остальную одежду.

Я замолчал. Подумал, что надо бы предложить ей остаться, но я был почти не способен разговаривать и вообще-то хотел остаться один.

Она одевалась в полумраке. Подошла ко мне. Слегка нагнулась и посмотрела мне в глаза: — В этом нет беды.

Должно быть, мое лицо выдавало панику. Мне казалось, что теперь конец нашей дружбе. С другой стороны, любовь не началась.

— Мне всё ясно, — сказала Сильва.

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Она всё еще у тебя в голове, — сказала она.

Я сделал какую-то неопределенную гримасу.

— Но знаешь, ты должен её выбросить.

— Тут нет никакой связи, — сказал я, чтобы не молчать.

— Во всяком случае, тут нет никакой связи со мной, — сказала она, нервозно пытаясь найти на столе какие-то свои вещи. — Я — «кул». У меня в жизни было столько говна. И меня ничто не может… Но я говорю это из-за тебя. Тебе нужно выбросить из головы эту историю, как будто бы её никогда и не было.

— Но послушай… — мне хотелось как-то обойти всё это стороной.

— Поверь мне, я знаю, что это такое.

Я подумал, что вот было бы хорошо, если бы я её любил. Она заслуживает любви, подумал я.

Но мысль о любви показалась мне очень тяжелой. Я представил себе какой-то водоворот, как будто я стою у реки, смотрю на него и хочу остаться за пределами этого безумия.

— Да, должно быть, это так, — сказал я. — Хочешь, я сделаю тебе кофе?

Она вздохнула, словно пытаясь что-то проглотить.

— Ладно, давай! — сказала она энергично, как мастер, которого ещё ждет много работы.

— Сильва, я очень высоко ценю тебя, — сказал я, пока она пила кофе.

Вокруг её глаз собрались морщинки, она иронично улыбнулась.

— Не будь таким откровенным, — сказала она.

Позже она вызвала такси.

* * *

— Разблокировали! — орал Маркатович по телефону.

Он разбудил меня.

— Включи компьютер!

Я что-то пробурчал. Посмотрел на часы: десять пятнадцать.

— Включай комп, смотри биржу! Растет! — кричал он.

Ребра у него срослись уже совсем надежно. Нижняя губа, посредине, стала чуть толще, и нельзя сказать, что это ему не шло. Он поставил коронку на передний зуб. Я включил компьютер и наконец увидел бегущую строку. РИБН-Р-А. На старте выросла на восемь процентов.

Я набрал Маркатовича: — Это здорово…

— А будет ещё лучше, — кричал он. — Должно быть! До моей цены ещё ждать и ждать, но момент настанет, они должны вырасти, должны дотащиться!

— Наверняка должны, — я подбодрил его почти так же, как недавно.

Уже некоторое время мы знали, что с этим банком вопрос будет решен, потому что государство взяло на себя и основной пакет, и долги. Этот случай не повод для всеобщей радости, но регион Риеки мог вздохнуть с облегчением, так же как и мы с Маркатовичем. Мы ждали, когда отменят запрет на куплю-продажу акций, чтобы спасти те деньги, которые мы вложили, когда были, как мне кажется, какими-то другими людьми.

— Я хочу одного, получить своё, вот моя цель. Когда дойду до нуля, выхожу из игры! — кричал Маркатович.

— Конечно, ты дойдешь до нуля, постепенно, — я умеренно поддерживал его.

— Надеюсь, я исчерпал