глазах. Потом эти варвары нанизывали их на вертела, и поджаривали на огне, применяя все местные специи. Над замком стоял дурманящий запах. В эти часы, я не знала, куда деться, запах доставал всюду, он проникал в каждую келью, в подвалы, им пропитывалась одежда и столовая посуда, от него нельзя было скрыться под одеялом, не хотелось ни есть, не пить. Ненавижу! А им нравилось, они бегали мелкими стаями вокруг огня и обсуждали очередной кулинарный шедевр. Гурманы, блин! А, когда в их руки попадало несколько мужчин, эти изверги устраивали конкурс поваров, и всё это сопровождалось шумом, криками, под музыку медных барабанов – Дэн, дэн, дэн. Иногда праздник еды у этих дикарей продолжался неделями. Послушницы сходили сума, и их отправляли назад в волшебную страну, но часто, хорошо вооружённые конвои, постигала участь наших братьев. Иной раз приходилось молить судьбу о скорой смерти – такое было гостеприимство диких миров. Дикари, обычно не трогали женщин, считая их глупее и безопасней сильного пола. Однажды я помогала в лазарете знахарке, чтобы вырывать больной зуб дикарю, мальчик, лет шестнадцати, не проронил не одной слезинки. Я его спросила:

– Почему вы убиваете наших мужчин, но не трогаете нас?

Знаете, что он ответил?

– Они вкуснее и толще.

Значит, если есть с чем сравнивать – дикари и женщинами не брезгуют. Потом дикарь добавил:

– А, зачем. Я не хочу стать глупым и беспомощным. В лесу полно дичи, в реке рыбы. Всё племя надо мной будет смеяться, если среди моей добычи увидят женщину. С вас нет прока, и мясо вонючее, но хоть немного, но польза есть. Вот, зуб мне вырвали!

И с дикарской прямолинейностью и простотой поклялся, если, когда он решит съесть меня, то убьёт быстро, чтобы я не мучилась. Этот раз, нам тоже повезло, дикари не разжигали костёр, нас применили, как наживку для пиявок. Мы полночи сидели в этом вонючем болоте. Кто-то из вождей решил сходить на рыбалку. Утром нас облили какой-то жидкостью, похожей на молоко, и соскребли с наших тел эту мерзость. Мы брели в свой замок, голые и злые, нас шатало от потери крови, как после хорошей вечеринки. И действительно глупые, нас даже не поймали, а загнали в это болото, как стадо баранов, дикарям только этого и нужно было.

Настоятельница дала нам три дня отдохнуть, а потом началось всё сначала – с утренней переклички. Имён у нас не было, все в этом замке назывались по цветам. Я была Бирюза, рядом со мной стояла Синь, с другой стороны Охра, были названия, которые с трудом вписывались в световую гамму – горчица, изморозь, янтарь, сумрак, пурпур. Настоятельницу звали Кармин, и она просила, чтобы её называли только по имени, ей нравилось быть равной среди равных в нашей обители. Каждый из нас, в прошлой жизни, прошёл через боль: кто через измену, кто через смерть, кто через предательство. У многих отсутствовал стимул продолжения жизни, и все мы подписали вечный контракт с миссионерским орденом, мы поклялись своими душами в следовании его заветам, чтобы нести в мир светлое, разумное, живое семя знаний и делать его чище и добрее. И действительно мы были глупыми, как говорил тот дикарь. Владельцы ордена нас обобрали, как последних дурочек, замазав глаза лозунгами, мы сами, без гипноза, принесли к их ногам наши сбережения и всё ценное что хранилось в наших домах на чёрный день. И чёрный день настал, мы все, дали согласие на очищение, и нам частично стёрли память, заставив забыть всё плохое и важное для нас. Теперь я Бирюза, я ничего не помню, я ничего не знаю, я ничего не умею, выполняю ту работу, которую поручает Кармин. Мне вменили в обязанности уход за кладбищем, я каждый день провожу среди могил, очищая их от травы, и отгоняю от могил собак дикарей, похожих на земных шакалов. Несколько раз орден пытался наладить обучение детей племени, посылая в наши ряды лучших учителей и наставников. Я знаю в каких могилах похоронены их обглоданные кости. Нас сюда послали специально, на съедение дикарям, мужчин в замке почти не осталось: последнего выманили хитростью – оставили грудного ребёнка перед входом в нашу обитель. Сирень наклонился и упал. Его убили пращей. Косточки этого осторожного послушника дикари подбросили на то место, где лежал младенец, это был последний работоспособный мужчина в нашей каменной обители. Кармин говорила, что раньше замок строили из дерева, благо леса кругом. Дикари боялись появляться в этих местах, строители могли и отпор дать. Но, как только замок был построен. а строители возвратились к своим семьям, дикари сожгли обитель, вместе с послушниками. Это было давно, но ветер до сих пор доносит запах гари, с той стороны, где раньше стоял деревянный замок. Тогда, орденом, было принято решение – строительства замка из камня, сразу же возникли первые стычки с дикарями, кладбище появилось раньше, чем был построен замок. С момента своего появления, я на кладбище провела больше времени, чем в замке. Дикари близко не подходили к замку и боялись кладбища больше смерти, я себя ощущала защищённой среди могил и камней, со странными надписями, похожими на заклинания колдунов. Это было моё царство, я знала здесь всё, я знала кто и где похоронен, я знала тайны двух склепов, я знала про убежище древних, которое я обнаружила случайно, гоняясь за ящеркой, попавшей на кладбище. По записям в книге судеб, у настоятельницы Кармин, в склепах были похоронены два учёных, отправленные в ссылку на эти земли. Никто уже не помнит их прегрешений, но склепы каждый учёный готовил для себя сам. Я, почти год провела в этой обители, прежде, чем решиться открыть плиту входа в склеп. Это не смешно, мы так же, как дикари, страшились мести покойников. Мои глаза долго привыкали к полумраку, когда я начала различать очертания предметов, то, почти в тот же миг потеряла сознание, увидев огромную крысу с блестевшими глазами, вылезающую из могилы, одна из её лап тянулась к моим ногам, и этот смех, вместе с писком… Когда я очнулась, крыса была на своём месте, но уже не смеялась. Я осмелела, дотронулась до животного. Это была кукла – умело сделанная копия крысы. Я испугалась куклы, мне самой стало смешно. На улице начало темнеть, я услышала, как меня кто-то зовёт из замка: – Бирюза! Бирюза! Я закрыла плиту склепа и побежала на зов. Меня звала соседка по келье, мы с ней почти не общались, имя