«Ник, пожалуйста, не делай этого!»

Но корабль не слушался, вокруг все дрожало, судно ускользало от меня, а хаос начал пропускать ветер, натянулись канаты и тросы.

Пираты спустили с пальцев плетение, но и оно не сдержало порывов, мужиков разбросало по палубе, как песчинки, расшвыряло в разные стороны.

Калисто кричала.

— Капитан гонит корабль от берега! — проорал я. — Держите якоря! — Я не понимал, зачем Кали это делает, но сомнений не было. По мне, как хлыстом била ее ярость. А потом скалы начали расходиться, вспенилось море.

«Ник!» — но он меня уже не слышал, полностью оказался у Калисто.

Я ринулся прочь от штурвала, помогать пиратам, но новая волна, ударившая в борт, сбила с ног. У якорей я оказался только через полтора луча, схватился за одну из цепей. Металл тут же содрал кожу с ладоней, напился крови. Он гудел и звенел от напряжения, а я орал на матросов, раздавая команды. Вот только через пять лучей, команды было отдавать некому. Их вышвырнуло за борт. Кошки и гарпуны еще миг назад, лежащие спокойно в мешках, взвились в воздух, скрутили каждого и сбросили в воду.

Кали кричала.

Я медленно потянул с корабля щит, вместо Ника окружая кольцом хаоса себя, отдавая приказ на защиту от физического воздействия, достал из пространственного мешка сеть и бросился назад к рулевому колесу, лавируя и ускользая от взбесившейся оснастки. Получалось откровенно хреново. Я не торопился полностью убирать купол с судна, понимая, что Калисто тогда доберется до штурвала быстрее, чем я моргну, но и оказаться за боротом мне не хотелось, а потому приходилось строго контролировать стихию в куполе и вокруг себя. Правое плечо обожгло болью, и я отскочил в сторону, чтобы тут же почувствовать, как палуба уходит у меня из-под ног. Удержать равновесие не получилось, и меня довольно ощутимо приложило к левому борту.

Калисто кричала.

Удары сыпались градом, ветер стал настолько сильным, что приходилось впиваться в дерево когтями и надеяться, что мне не оторвет их нахрен, передвигаться получалось, только прижимаясь к борту. Птичка трепала меня, как щенка: не причиняя особой боли, но сковывая движения. Я увернулся от летящей под ноги бочки, ускользнул от каната, пытавшегося схватить меня за руку, пригнулся, пропуская над собой сжатую пороховую обезьянку, а вот кошку сбоку вовремя не заметил. С чвакающим звуком металл вошел чуть сзади в бок, разодрал кожу, впился в мышцы, потянул назад, распарывая плоть, канат начал обвиваться вокруг лодыжек. Я зарычал, выдернул проклятый крюк и швырнул в воду. Нрифт, намотанный на руку, не давал возможности стихии полностью защитить меня от ударов.

На этот раз крик птички был испуганным.

А купол становился все тоньше и тоньше, все сильнее и сильнее прогибался от ударов капитана. Я сцепил зубы и, дождавшись перерыва между порывами ветра, прыгнул вперед. Волк внутри сопротивлялся. Он не понимал, что происходит, знал только, что своими действиями я причиняю боль паре, расстраиваю ее, а поэтому зверь был напуган и зол. Зол на меня.

Он не давал мне полностью воспользоваться возможностями тела, был медленнее, менее внимательным, чем обычно. Но рана в боку заставила его, наконец-то, очухаться, и инстинкты полностью прорвались наружу. Всего пара шагов.

Я поднялся на задние лапы, замер на несколько вдохов, привыкая к новому положению, стараясь удержать равновесие, вцепился в перила и задрал морду вверх. Калисто замерла над фок-мачтой, парила в воздухе и с беспокойством вглядывалась в купол, стараясь рассмотреть через все еще клубящуюся дымку хоть что-то. На несколько вдохов на корабле все замерло, остался только шквальный ветер. С глухим стуком упали канаты, с лязгом — кошки, разлетелись в щепки несколько бочек.

Пора.

Я рванулся вперед. И ощущая, как нрифт холодит кровавые ладони, все еще надеялся, что мне не придется его использовать. С берега размахивал руками и что-то орал Калеб. Но сколько бы он не драл глотку, перекричать бушующий ветер и ревущие волны у него не выходило. Эльф мог лишь наблюдать, носиться по песчаной косе и плеваться стихией из-за своей беспомощности.

Купол растаял, когда я был уже у штурвала.

Калисто вскрикнула в последний раз и, сложив крылья, арбалетным болтом устремилась ко мне. Я завел руку за спину, полностью убирая хаос.

Прости меня, птичка. И все замедляется.

Нас разделяет расстояние чуть больше вытянутой руки. Напряжение вмиг сковывает тело железными оковами, звенит в голове, пересохло во рту, меня бьют наотмашь ее эмоции. Заставляют с шумом вдыхать и выдыхать, заставляют нервничать, заставляют зверя сходить с ума. Я очень плохо себя контролирую. Зрение перестраивается с волчьего на обычное и обратно, я слышу все, а в следующий миг глохну, когти на руках появляются и исчезают, моя морда меняется без остановки, я ощущаю, как вытягивается нижняя челюсть, слышу треск костей носа, лба, чувствую, как под кожей шевелятся мышцы. С трудом переношу все то, на что раньше и не обратил бы внимания.

Слишком все медленно, слишком нестабильно, слишком сильно возбуждение, волнение в крови, беспокойство за Кали мешает сосредоточиться. Очень мешает.

Прости меня, птичка.

Вдох.

Я подпускаю ее еще ближе и выбрасываю вперед сеть.

Выдох.

Останавливается стихия, утихают волны, замирают скалы, так до конца и не открывшись, и застывает Ник. Я чувствую и его растерянность.

Я хватаю концы сети, сжимаю их в кулаке, а Калисто испуганно крутит головой, старается разодрать когтями и перекусить свои путы. Я осторожно поднимаю сапсана с пола, прижимаю ладонью крылья к телу, пачкая их кровью. Три пера опускаются мне под ноги. Медленно, словно танцуя в воздухе. Медленно и безнадежно. Я почему-то не могу смотреть на эти перья.

И не могу не смотреть. Воет внутри волк, скулит.

Я отворачиваюсь.

Скоро нрифт ослабит Калисто, вытянет силы, а пока она сражается, дергается и клокочет, старается укусить меня, бьет мощными лапами по рукам. Мне выворачивает кишки ее страх.

— Кали, я не могу. Я не могу! — ору на нее. Язык слушается отвратительно, крик получается слишком грубым. — Не проси меня, не кричи, пожалуйста, — уже шепчу, опускаясь на деревянные доски, прижимая ее к груди. — Ты рвешь меня, ты убиваешь меня. Не надо, птичка.

И она затихает. Тревожный, ужасно громкий, выворачивающий наизнанку крик, и она затихает. Только бешено, неровно, судорожно бьется в груди маленькое сердечко. Только вздрагивает хрупкое тело.

Калисто не смотрит на меня, ее глаза закрыты.

А я не знаю, что еще сказать. Не нахожу слов. Мне тяжело и больно, и едва стонут паруса «Пересмешника», тихо и жалобно звенит колокол.

Я не знаю, сколько прошло времени, сколько я просидел вот так, но за нами на лодках приплыли Калеб и Сайрус, на небе взошла Белая Луна — огромная и яркая. Холодная.