разрывалось так, как сейчас! Я это знаю! Но мне всё равно больно, Нот. Очень больно…

Эсфирь прислоняется затылком к стене, подставляя лицо солнечным лучам, чтобы оно поскорее иссушило солёные дорожки.

«Устала… Демон, как я устала… Пусть всё горит адским пламенем!»

— Эффи-Лу… — слова комом встают в горле.

Он не знал, как признаться, что понимает её как никто другой. Более того, он боялся признаться, чтопредал её.

— Мне иногда кажется, что у меня душа на части рвётся, — признаётся она. — А иногда, будто сердце крошится…

— Иди сюда, — единственное, что он может произнести.

Эсфирь падает в его объятия. Чувствует, как по-отечески он приглаживает кудрявые волосы, как касается подбородком затылка, покачиваясь в такт ветвям плакучей ивы за балконом. Она чувствует, как тонет в собственной любви к нему.

— Эффи… Возможно, сегодня ты услышишь от короля много грязи. Поверь, я не мог поступить иначе. Я не могне примкнуть к нему. Не мог пойти против своей сестры. Прости меня, — едва выдыхает Брайтон, чувствуя, как хрупкая статуэтка в его руках содрогается. — Если бы я только мог — я бы забрал твою боль себе…

Он прикрывает глаза, но не проходит и нескольких секунд, как резко раскрывает их.

Брайтон аккуратно отнимает от себя сестру, внимательно заглядывая в потрескавшиеся разноцветные радужки, будто старается найти в глазах былое равнодушие и холодную могильную землю.

— Ты сейчас сказала, что чувствуешь?

Боль. Она говорила про боль. Она всё время говорила про боль.

Эсфирь кажется, что его кожа стала цветом под стать малварскому снегу. Одинокая слеза, единственная, что она позволяет себе, проделывает дорожку от уголка глаза к губе.

Брайтон смотрит на слезу с таким видом, будто его предали. Будто это его сердце вырвали и раскрошили. Он плотно сжимает губы в тонкую полосу. Видимо, лгать — это их семейная черта.

— Нот…

— То, что я сейчас слышу… — он, сам не зная почему, переходит на едва слышный шёпот. — Это немагия замещения? Это… Всё это время…

Она не в силах ответить, слёзы-предатели начали нещадно душить каждую зарождающуюся букву. Лишь кивает, стараясь параллельно набрать в лёгкие побольше воздуха.

Брайтона будто скидывают с треклятого балкона прямиком в озеро с гирями, привязанными к ногам. Она всегда кричала на каждом углу, что распрощалась со своим сердцем ещё в Пандемониуме. Она не проявляла ни единой эмоции. А усмешки, сарказм и ирония — слыли лишь маской отсутствия чувств. Все улыбки — механические. Взгляды — потухшие, пустые, измёрзшие.

Когда она брала с него слово, что Брайтон найдёт её сердце в случае непригодности, она уверяла, что со временем расскажет, где прячет его.

Он резко фокусирует взгляд на разноцветных глазах. Эсфирь обвела вокруг пальца всех. И самых родных, и врагов. Вот почему тогда, перед отбытием в Халльфэйр, она хотела сбежать тайком. Вот почему не истребила свою семью и не отреклась от неё. Вот почему она больше не могла носить всё в себе.

— Моё сердце — было последней памятью о родителях. Оно хранило чувства к вам. Я не смогла, Нот. Я не смогла избавиться от него. Я не думала, что мне будеттакбольно. Но сейчас — оно само просится наружу… Мне больно, Нот…Мне очень больно.

— Моя маленькая Льдинка, — Брайтон снова обнимает сестру, слыша, как из её груди вырывается отчаянный всхлип. — Тише… тише… Я рядом, слышишь? Я всегда буду рядом с тобой, чтобы не случилось. Всегда. Ты, я и Кас, помнишь? Ты. Я. Кас.

— Нот… прошу тебя, не говори Касу… Он же… Он…Он не ты… Он не будет слушать… Он…

— Разнесёт здесь всё к Хаосу? И будет прав, — напряжённо фыркает Нот.

Он позволяет себе расслабится только тогда, когда слышит смешливый тон в ответ:

— Да. Всё снегом запорошит…

— Знаешь, что? — Брайтон берёт сестру за предплечья, снова вглядываясь в её глаза.

— Что?

— Он практически напал на Видара, когда тебя забрали, — его губы растягиваются в заговорщицкой улыбке.

— Ты его не остановил? — зрачки Эсфирь расширяются в удивлении.

— Я понял его намерение по тому, как над левым глазом едва вздулась вена, — смеётся Брайтон, видя растерянное лицо сестры. — И я не посмел остановить его. Кас столько ему наговорил. Надо будет проверить, доехал ли он до дома, а то вдруг Твоё Величество заказало его.

— Какой ужас! — ведьма не сдерживает смеха.

Теперь она всё больше походила на душевно больную: солёные дорожки на щеках перемешались с улыбкой.

— Ну, вот, так-то лучше… Наверное, — улыбается Брайтон, щёлкая сестру по носу.

⸶ ⸙ ⸷

Видар подавляет желание дёрнуть уголками губ в подобие улыбки, когда видит, что его Верховная ведьма заходит в кабинет. Напротив, он делает вид, что и вовсе не замечает её, разбираясь с бумагами.

Четверть часа назад за Королём Пятой Тэрры прибыла его Советница Равелия, и они исчезли прямиком в свой дворец. А дальше минуты в ожидании ведьмы тянулись слишком долго. Он ждал её. И не только сегодня. Со дня прибытия домой он каждый раз надеялся, что она ворвётся в кабинет в слепой ярости, пригвоздит взглядом ко стулу и начнет допрос с пристрастием.

Он даже читал мантры по самоконтролю. На всякий случай.

День перетекал в ночь, а затем в новые сутки, но она не приходила. Тогда Видар намеренно посылал к ней Себастьяна (что и без его указки проводил с ней время), Файялла и Изекиль. Ночами, когда замок тонул в безмолвной тишине, приходил сам, становясь в своём же доме нарушителем и вором. Иногда ночами слуги слышали, как кто-то насвистывает незамысловатую мелодию в покоях госпожи Верховной. Подозрения падали на короля Пятой Тэрры.

Эсфирь молча садится напротив короля, внимательно оглядывая его. За те дни, пока она набиралась сил и старалась успокоить волнующееся сердце, он наверняка не проявил и толики заинтересованности к её особе.

В разноцветных глазах вспыхивает и тут же гаснет огонь негодования.

— Какие планы дальше? — она заговаривает первой.

Видар, наконец, поднимает взгляд. Эсфирь кажется, что на секунду сапфиры наполняются внимательностью и заботой, а вместе с тем, на едва заметную секунду становятся цвета пыльного василька. Ведьма не успевает приглядеться, как сапфиры снова вспыхивают ярким синим свечением. Должно быть, ей нужно ещё несколько дней на восстановление.

— Рад, что всё хорошо, — кивает король, возвращая взгляд к документам. — И рад, что твой кулак больше не летит мне в нос.

От сухого голоса хочется взять бумаги со стола и хорошенько съездить ими по лицу альва.

— Напрашиваешься снова.

Эсфирь дёргает бровью, и бумаги короля разлетаются в хаотичном беспорядке. Драться с ним