Джугашвили-Сталин назначен полномочным представителем Российской Федеративной Социалистической Советской Республики для ведения с Украинской Народной Республикой переговоров о заключении договора, начинающихся 28 апреля с. г. в г. Курске, и для подписания этого договора». Под решением стоят подписи В. И. Ленина, Г. В. Чичерина, В. Д. Бонч-Бруевича и Н. П. Горбунова[798].

Членами делегации были утверждены М. П. Томский, Х. Г. Раковский, Д. З. Мануильский, другие ответственные лица – дипломаты, специалисты, эксперты, технические представители, курьеры, журналисты, охранники – всего 80 человек[799].

Однако в назначенный срок начать переговоры не удалось. Именно в эти дни в Киеве произошла смена власти. Вместо разогнанной немцами Центральной Рады «Гетманом всея Украины» стал П. П. Скоропадский и пришлось вносить коррективы в ранее утвержденный план.

Местом конференции стал Киев. И. В. Сталин и М. П. Томский вернулись в Москву. Руководство делегацией 18 мая официально перешло к Х. Г. Раковскому и Д. З. Мануильскому, чьи полномочия были удостоверены документами от 25 мая, подписанными Я. М. Свердловым, В. И. Лениным, Л. М. Караханом и В. Д. Бонч-Бруевичем[800].

К началу двадцатых чисел мая советские посланцы прибыли в столицу Украины. Гетманскую Державу представляли С. П. Шелухин (руководитель), И. А. Кистяковский (заместитель главы), А. В. Сливинский, А. А. Эйхельман, Х. А. Барановский, А. О. Свицин и П. К. Линниченко. 23 мая переговоры открылись. Их ходу, оценкам посвящена довольно обширная литература. Далеко не все в ней равноценно и подтверждается документами самой конференции. Особенно много расхождений с историческими реалиями в интерпретации деятельности Х. Г. Раковского, Д. З. Мануильского, других большевиков – участников конференции.

Сам ход переговоров, поведение руководителя (роль «первой скрипки» выполнял Х. Г. Раковский) сегодня легко реконструировать. И картина будет разительно отличаться от весьма распространенных, но во многом поверхностных трактовок.

Так, С. В. Кульчицкий коротко оценивает очень сложные, многоаспектные события следующим образом: «В апреле 1918 г. (на самом деле речь должна идти о мае. – В. С.) Х. Раковский во главе советской делегации приехал в Киев. По условиям Брестского мира советская Россия вынуждена была признать независимость УНР и заключить с ней мирное соглашение. Ловко маневрируя между немецкой воинской администрацией и своим партнером на переговорах, которым после переворота стало правительство П. Скоропадского, он оттягивал с принятием решений, не беря никаких обязательств»[801].

Умение маневрировать во время переговоров искусно, конструктивно использовать все потенциальные факторы никак не может быть поставлено в вину дипломату. В необходимых случаях на пользу делу и сознательно тормозить процесс. Однако последнего не было со стороны Х. Г. Раковского в конкретном рассматриваемом случае.

Соответствующие документы, включая стенограммы с мельчайшими деталями, опубликованы, снабжены профессиональными комментариями[802] и подробно проанализированы во многих изданиях[803]. Как образцы дипломатической риторики, даже, в полном смысле слова, мастерства, что в принципе совсем не удивительно для таких образованных, профессионально подготовленных, разносторонних эрудитов, правоведов высочайшей квалификации и опытных, искушенных политиков как С. П. Шелухин, Х. Г. Раковский, И. А. Кистяковский, В. В. Зеньковский, Д. З. Мануильский, А. Я. Шульгин и другие[804]. Хотя большой практики межгосударственных переговоров они и не имели, упомянутые материалы, безусловно, интересны, дают достаточно полные, ясные представления о подходах к решаемым вопросам обеих сторон[805].

При этом элементарная объективность требует признать, что тактику проволочек, затягивания переговорного процесса (спорное и бессмысленное выяснение доказательств полномочий делегатов, переводы выступлений с украинского языка на русский и обратно, длительное корректирование, согласование с устным зачитыванием в присутствии всех участников конференции протоколов предыдущих дискуссий) – все это были бюрократические уловки с украинской стороны[806].

Другое дело, что выработка принципиальной линии поведения в сложнейшей обстановке, когда весы истории в любой момент могли вновь колебнуться в сторону войны, детерминировали для советской стороны осуществление как можно более оперативных действий, что она и продемонстрировала подписанием прелиминарных условий договора уже 12 июня 1918 г.[807]

Это стало равнозначно установлению перемирия. Согласно договоренности, на все время переговоров на всех фронтах прекращались военные действия, устанавливались правила эвакуации граждан обоих стран и признавалось их право переехать на свою родину вместе с имуществом, возобновлялось железнодорожное сообщение, телеграфная и телефонная связь, торговые отношения, для чего в недельный срок предлагалось создать паритетную комиссию. Стороны обменивались консулами. Общества Красного Креста обеих стран должны были принять меры для упрощения проезда военнослужащих и других граждан обоих государств и оказания им помощи в пути. Предусматривалось немедленно начать переговоры относительно подготовки мирного договора[808].

Безусловно, важно иметь в виду, что участникам киевских переговоров предстояло решить массу совсем непростых проблем, которые обозначились по-настоящему впервые и не имели достаточно разработанных теоретических обоснований, даже подобных прецедентов. В частности, обе стороны получили хорошую площадку для теоретической апробации выдвигаемых концепций, подходов к решению объективно сложнейшего вопроса о границах новых национально-государственных образований, возникающих в условиях крушения империи. Особенно показательны тут дискуссии вокруг Крыма. Отталкиваясь от этнографического принципа, как исходного и определяющего, С. П. Шелухин, его коллеги считали необходимым в практике осуществления разграничений обязательно учитывать экономические, стратегические, политические, географические, технические факторы. Собственно, государственное руководство Украины уже использовало упомянутые подходы к решению вопросов отношений с Крымом, хотя субъектами, с которыми по этому поводу приходилось иметь дело, были Германия, политики многонационального населения Крыма и никак не Российская Федерация.

Представители российской делегации больше, похоже, зондировали почву, осторожно «нащупывали» варианты если не выигрыша в свою пользу, то удачного розыгрыша «крымской карты». Директор Российского государственного архива социально-политической истории А. К. Сорокин совсем недавно ввел в научный оборот ряд документов (преимущественно эпистолярного характера), проливающих определенный свет на поведение дипломатов РСФСР на киевских переговорах. Так, в директиве из Москвы, которой должна была руководствоваться делегация, ставилась задача: «Настаивать на опросе населения Крымского полуострова, сохранение которого за Советской Федерацией считается основой существования Черноморского флота и выхода на Черное море»[809].

Однако советские дипломаты достаточно быстро смогли объективно разобраться в хитросплетениях сложившейся ситуации. В первом же докладе в Москву 28 мая 1918 г. Х. Г. Раковский и Д. З. Мануильский жестко зафиксировали, что «украинские политики совершенно порабощены немцами». Отмечалось, что на первом заседании мирной конференции украинская сторона «заявила свои претензии на Донскую область, Кубань, Северный Кавказ и Черноморье, а также и Крым»[810]. Хуже всего, по мнению дипломатов, дело обстояло именно с Крымом. «По имеющимся у нас сведениям – информировал Москву Х. Г. Раковский, – немцы решили отдать его украинцам»[811]. А Д. З. Мануильский в донесении наркому иностранных дел Г. В.