В январе 1941 г., в соответствии с упомянутым постановлением Политбюро и директивой НКВД СССР от 24 декабря 1940 г., началась «регистрация и прием заявлений по оформлению в гражданство СССР от беженцев из бывшей Польши»[810]. Чуть позже, в феврале 1941 г. (процесс регистрации беженцев на оформление гражданства СССР еще продолжался), началась подготовка выселения тех, кто от советского гражданства отказывался. «Разрабатывается оперативный план по изъятию контрреволюционного элемента, который вышлем 20 февраля 1941 г.», — говорилось в датированном 6 февраля спецсообщении НКВД Литовской ССР «О проделанной работе по регистрации и оформлению беженцев в гражданство СССР»[811]. Эта репрессивная акция в какой-то степени носила преемственный характер по отношению к действиям прежних литовских властей в отношении беженцев[812] однако если репрессивные действия литовскйх властей носили отчетливый национальный оттенок, то под ударом советских органов безопасности оказывались «нелояльные» вне зависимости от национальности.

К 20 февраля оперативный план так и не был разработан; этому помешало разделение НКВД на наркоматы внутренних дел и госбезопасности [813] . Только 14 марта 1941 г. (через три месяца после выхода постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б)) нарком государственной безопасности Литвы П. Гладков направил в Москву предложение об аресте выявленного среди беженцев «контрреволюционного элемента»:

«В соответствии с директивой НКВД СССР от 24 декабря 1940 г., под руководством оперативного состава НКВД Лит. ССР, была произведена регистрация и прием заявлений по оформлению в гражданство СССР от беженцев из б. Польши.

В результате проведенной работы изъявило согласие принять советское гр-нво — 13120 чел., отказалось принять советское гражданство -1822 человека.

Среди всех прошедших регистрацию беженцев выявлено к-p элемента, подлежащего аресту 975 человек. На каждое лицо вынесено постановление на арест и об избрании меры пресечения. Арест будет проведен одновременно оперсоставом НКВД и милиции.

В отношении лиц, отказавшихся принять советское гражданство по семейным обстоятельствам (желают выехать к близким родственникам на территорию б. Польши, губернаторство и за границу) — никаких оперативных мероприятий не проводим.

Прошу санкционировать арест — 975 чел. и указаний в отношении лиц, желающих выехать из Литовской ССР». [814]

Судя по всему, согласие НКГБ СССР на депортацию контрреволюционного элемента из числа беженцев было получено незамедлительно; уже 26 марта 1941 г. были подписаны два нормативных документа — инструкция о порядке оформления дел на лиц, выселяемых с территории Литовской ССР, и инструкция для ответственных за погрузку в эшелоны арестованного и выселяемого контрреволюционного элемента из Литовской ССР[815]. Согласно этим документам, высылке из Литвы подлежали беженцы — бывшие офицеры, помещики, фабриканты, полицейские и члены их семей, а также беженцы, отказавшиеся принять советское гражданство и не выехавшие за границу[816].

Однако даже после этого провести выселение «контрреволюционных» категорий беженцев органы госбезопасности Литвы не смогли. Только спустя месяц, 23 апреля 1941 г., нарком госбезопасности Литовской ССР направил в Москву телеграмму о готовности провести операцию по изъятию «контрреволюционного элемента» из числа беженцев (планировалось изъять 2250 человек «контрреволюционного элемента» и 880 членов их семей)[817]. Интересно, что глава НКГБ Литовской ССР намеревался подлежащие изъятию контингенты не высылать, как следовало в соответствии с инструкциями 26 марта, а арестовывать и судить. Он даже сделал раскладку, в каких тюрьмах сколько человек можно содержать во время следствия[818].

Не позднее 26 апреля из Москвы пришла совместная директива НКГБ и НКВД СССР, предписывающая провести, наконец, депортацию «контрреволюционного элемента» из числа беженцев[819]. Однако ко второй декаде мая 1941 г. операция по изъятию «контрреволюционного элемента» из числа беженцев так и не была проведена, и ее пришлось впоследствии «совмещать» с депортацией 14 июня 1941 г.

Растянувшаяся на много месяцев история с несосто-явшейся депортацией из Литвы «контрреволюционного элемента» беженцев наглядно свидетельствует о том, что республиканские органы НКВД-НКГБ в конце 1940 — первой трети 1941 г. были просто не способны проводить массовые репрессивные операции — даже при наличии специального постановления Москвы. Причины подобного положения вещей носили как субъективный, так и объективный характер.

С одной стороны, постановка работы подразделений НКВД-НКГБ оставляла желать много лучшего. Материалы проведенной во второй декаде мая 1941 г. проверки деятельности республиканских органов госбезопасности рисуют ужасающую для любого начальства картину; так, например, во многих региональных подразделениях НКГБ ЛССР оперативный учет практически не велся, а на запросы из Каунаса часто просто не отвечали[820].

С другой стороны, с начала 1941 г. значительная доля внимания органов госбезопасности Литвы была отвлечена на деятельность расширяющегося подполья Фронта литовских активистов, польских нелегальных организаций и немецких спецслужб.

1941 г. начался в Литве с предвыборной кампании в Верховный Совет СССР. Официальная агитация столкнулась с пропагандой недовольных советской властью; органы НКВД фиксировали появление большого количества антисоветских и антисемитских листовок[821]. Выявление авторов листовок занимало немало времени; характерно, что в случае, если листовки распространяли несовершеннолетние, органы НКВД не заводили дела, ограничиваясь внушением и вызовом родителей[822].

Заметное увеличение количества антисоветских листовок не носило случайного характера; оно являлось прямым последствием расширения деятельности подпольных групп Фронта литовских активистов[823]. Одновременно, благодаря использованию литовских эмигрантов из числа бывших работников полиции и спецслужб, а также возможностей подполья ЛАФ, германским разведорганам удалось заметно интенсифицировать свою работу в республике; констатация этого факта в документах НКВД ЛССР выглядит довольно безрадостно. «Бежавшие нелегально через границу чиновники политической уголовной полиции, а также бывшие офицеры литовской армии, используются в разведывательных целях немецкими разведывательными органами. Эта категория лиц вербует на территории Литовской ССР оставшихся родственников, сослуживцев и знакомых, а также принимает меры к установлению связи с находящейся у них агентуры, завербованной ими в период работы в политической полиции и военной разведке», — констатировал в конце марта 1941 г. глава НКГБ Литвы П. Гладков в донесении в Москву[824]. Нарком госбезопасности Литвы имел все основания для беспокойства. Кропотливая разработка связей германской разведки