то вдруг сливались, то вновь растворялись в тумане, а он никак не мог понять – что же ищет там, в серо-сиреневом мареве. Что? Или – кого? Он не знал. Потому просто смотрел. Постепенно туман будто стал рассеиваться. Проступили очертания скалистого утеса, нависшего над серебристо – синей рябью холодного моря. Петерис даже почувствовал соленый ветерок на своем лице, ощутил вкус и запах. Море было холодным. И Петерис неожиданно вспомнил, как однажды все же окунулся в волны. Вспомнил, как холодно ему было, как он потом долго не мог согреться, трясся в ознобе у подножия утеса. Потом была горячка. Он не помнил – кто нашел его там, на самой кромке узкого галечного пляжа. Не знал, кто вливает в обметанный жаром рот прохладную горькую влагу. Но это была не мать. К тому времени её не было в мире. Почему-то Петерис знал об этом, хотя и не помнил, как и куда она ушла. Однажды её просто не стало. Об отце он и вовсе ничего не знал. Мать не рассказывала, а больше некому было. В том месте они были чужими. Но и это Петерис помнил смутно: будто он смотрел на чужую жизнь сквозь мутное стекло.

В себя он пришел в светлой комнате, где стояло еще несколько кроватей. Увидел высокую женщину в странной одежде: белый халат, запахнутый на спине, и подвязанный узким белым пояском. Женщина была на первый взгляд моложава, но в глазах плескалась мудрость, свойственная лишь много пожившим и много повидавшим. И она не была ни человеком, ни эльфом.

-Добро пожаловать в мир, малыш, - услышал он её теплый и ласковый голос.- Теперь ты проживешь гораздо дольше, чем тебе было отведено изначально.

-Где я? – просипел он, потому что голос повиновался ему плохо. –И как сюда попал?

-Ты в Школе Демиургов, малыш, - погладила его по голове женщина. – Тебя нашли наши поисковики, кода ты почти умер от горячки. Принесли сюда, я тебя выходила. Пришлось кровь демиурга вливать, иначе ты не выжил бы. А раз выжил – то и тебе быть Демиургом, малыш.

Потом Петерис узнал, что кровь демиурга пробудила в нем творческое начало, достаточное для развития способностей. Кем был тот самый демиург –Петерис не знал до сих пор. Но был ему благодарен, почитая вторым – если не первым – отцом. В отрочестве он каждую ночь воскурял для него благовония, стараясь хотя бы таким образом отблагодарить. А потом в их Школе появилась Каталина. Она была прекрасна. Прекрасна настолько, что все студиозусы мужского пола тут же влюблялись в неё. Правда, со временем пыл большинства угас. Большинства. Но не Петериса.

Сейчас, находясь в странном тумане забытья, Петерис сознавал, что это была не любовь. Скорее – одержимость. Стремление доказать лучшей из женщин, что он может все. Ради одной её улыбки он забывал себя, что уж тут говорить о неизвестном спасителе. А уж когда она предложила ему свое руководство! Петерис был счастлив. Настолько, что почти не обращал внимание на подоплеку заданий. Выполнял все, совершая порой невозможное. Потом и сам увлекся опытами, силясь создать сверхсущество.

Глава сорок третья. Еще раз о Шишке.

Я сидела в своей спальне, отрешенно глядя в затянутое морозным узором окно. Как-то неуютно стало мне вдруг, после просмотра воспоминаний находящегося в беспамятстве мальчишки. Мужчины все еще толклись вокруг него, а я просто встала и ушла. Мне надо было подумать. Я и думала. И пока кормила, пестовала и обихаживала детей, и пока уговаривала, купала, кормила человеческой пищей совенка. Есть у меня такая особенность: живу здесь и сейчас, занимаюсь рутинными делами, а на заднем плане сами собой решаются проблемы, обдумываются планы, прокручиваются необходимые кадры…. Это каждый раз продолжается по особому графику, вроде бы не влияя на обычную жизнь, но наступает такой момент, и решение оказывается принятым, проблема решается, очередной кирпичик ложится на отведенное ему место, а жизнь…. Жизнь продолжается. Вот и сейчас совенок был тщательно промыт в семи водах, и оказалось, что в человеческом виде он обладает льняными волосами длиной чуть ниже плеч. Кожа из серой стала обычной для ребенка его возраста. Розовой и нежной. Неудивительно: такие льноволосые редко обладают смуглой кожей. А вот глаза, как и положено сове, были желтыми. Большими, круглыми и лимонно-желтыми. Помнится, читала я как-то, что с возрастом цвет меняется, становясь все более насыщенным. Впрочем, это совершенно неважно. Гораздо важнее было, что мальчишка решился довериться новоявленной мамане. Даже разделся сам, забрался в ванну, осторожно взялся за кусок мыла. Потом увлекся, принялся плескаться, фыркать и даже нырнуть попытался. Стукнулся о бортик, зашипел, а потом несмело улыбнулся, когда я включила душ, направив теплую струйку воды на его головенку. А в глазах столько надежды….

И вот теперь, когда наевшегося мальчишку потянуло в сон, я уговорила его лечь в нормальную постель. Он так и уснул, крепко держа меня за руку обеими своим ладошками. А я в который уж раз возблагодарила высшие силы за то, что дали мне магию. Пусть и такую странную. Но вот чуточку перестроить дом, создав для ребенка отдельную комнатку, хоть и не очень большую, мы с Ермилом сподобились.

-Он еще долго привыкать будет, - шепотом сказал мой домовой, когда я, осторожно вытащив руку из цепких ладошек, переместилась в свою спальню, оставив обе двери открытыми. –Энто хорошо. Имя бы еще ему дать. Савка – что за имя для мальчишки. Так, заместо клички. Ты подумай, голубушка моя. Вот как станешь детям своим имена давать, так и Савку именуешь. Тогда уж точно он твоим дитем станет. Узы окрепнут.

Я лишь кивнула, все еще размышляя об увиденном в воспоминаниях Петериса.

-Ермил, а тебе ничего не показалось странным? – спросила у домового.- Мне что-то никак не дает покоя то, что лица Каталины мы так и не увидели. Только смутный образ.

Ермил нахмурился. Побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, в котором сидел.

-А ить правда, - так же задумчиво сказал он. – Не видели мы. Дак, поди, он и сам на нее смотреть опасался. Вот и помнит образ один. Не могет быть такого, что одна женщина красивше всех во всех мирах.

-Не могет, - согласилась я. – Но ведь это как посмотреть. Для Петериса Каталина прекрасней всех, для другого мужика – другая лучше всех. Не это