перестали быть кличем разбойников с большой дороги, — сквозь смех проговорил я. — И сделались девизом йоркширского графа! Может, изобразите эти слова на своем щите, а, Дэвид Хантингдон?

Хантингдон побагровел, его рука рванулась к рукояти меча.

— Скоро вы пожалеете о своей теперешней наглости — вы все! Если в Аннеслее осталось вино или эль, напейтесь хорошенько, потому что это будет последняя выпивка в вашей жизни! А то, что вы не долакаете, вечером допьют мои люди!

6

Глава тридцать шестая

ЗАЛОГ

Ныне повсюду на свете

Великая милость монете.

Ныне деньгою велики

Цари и мирские владыки.

…Деньги — святыня имущих

И обетование ждущих.

…Деньги из знатных и важных

Делают тварей продажных.

Денег желая, правитель

Становится сущий грабитель.

Безымянный вагант «Обличение денег»

(перевод М. Гаспарова)

В мой сон ворвался звук рожка, и мне захотелось свернуть шею тому, кто в него дудит. Разлепив веки, я не сразу сообразил, где я… Потом понял.

Я лежал на солнцепеке возле сарая, у которого встречал высокородного графа Хантингдона, меня укрывал толстый суконный плащ, подстилкой мне служил второй. Попытавшись выпутаться из этого логова, я зарычал от боли, и кто-то помог мне сесть…

Брат Тук. Монах осмотрел мои повязки, озабоченно качая головой.

— В честь чего музыка? — я нетерпеливо отбросил руку фриара.

Не успел Тук ответить, как рядом появился Локсли, опустившись передо мной на одно колено.

— Они почти заполнили ров у западной стены, — мрачно сообщил он.

Вот теперь я вспомнил все.

Сразу же после отбытия Хантингдона осаждающие начали заваливать и без того мелкий ров напротив полуразрушенной западной стены вязанками хвороста, связками еловых веток, и мы поняли, что они готовятся к решительному штурму. Хуже всего — переправу наводили в основном не йоркширцы, а жители соседних деревень, среди которых были и крестьяне Аннеслея. Хантингдон решил проблему потерь в живой силе грубо и просто: вместо того чтобы рисковать своими людьми, он согнал на работы всех, до кого смог дотянуться, вернее, всех, подпадающих под юрисдикцию шерифа. И в придачу — вилланов непокорного Ричарда Ли. Аутло разглядели со стен своих знакомых из Хокнелла, Иствуда, Билборо, даже нескольких лесников из Папплвика. Еще никогда на люд Ноттингемшира не возлагали такой необычной рабочей повинности!

Ричард Ли, понаблюдав за приготовлениями к штурму, мрачно предрек, что будет дальше. Поверх хвороста и веток навалят сбитые в настилы доски, и тогда придет черед воинов Хантингдона. Они ринутся к стене с осадными лестницами, и вряд ли у защитников замка хватит сил, чтобы отбить их атаку, особенно если Хантингдон заготовил достаточно тарчей[57] и если перед штурмом он решит обстрелять Аннеслей стрелами, обмотанными горящей паклей. Внутри замковых стен было достаточно деревянных строений, чтобы начался большой пожар, тушить который будет некому и нечем.

Осаждающие имели на своей стороне все преимущества: сколько угодно воды, сколько угодно леса, множество людей для черных работ… Хантингдон явно не хотел рисковать без крайней надобности своими йоркширцами, у него было не так уж много воинов, но и имеющихся с лихвой хватит, если им удастся взобраться на стену. А на этот раз, скорее всего, им это удастся.

Словом, я выбрал самый подходящий момент, чтобы уснуть.

— Выпей, — Робин протянул мне флягу.

Там оказалось всего несколько глотков, и я решил не спрашивать, есть ли в Аннеслее еще вода. Если это было все, что у нас осталось, экономить такую малость все равно не имело смысла.

Солнце перевалило через зенит, денек выдался на редкость теплый и тихий. На дворе пахло навозом, сеном, близким лесом — Шервуд находился всего в сотне ярдов отсюда… И в то же время оставался недосягаемым, как обратная сторона луны.

Забрав у меня флягу, Робин опустился рядом со мной на плащ. С другой стороны пристроился фриар, удобно опершись спиной о стену сарая. Помолчал и начал напевать, сперва вполголоса, а потом все громче:

Свечи яркие горят,

дуют музыканты:

То свершают свой обряд

вольные ваганты.

Стены ходят ходуном,

пробки — вон из бочек!

Хорошо запить вином

лакомый кусочек!

Жизнь на свете хороша,

коль душа свободна,

А свободная душа

Господу угодна.

Не прогневайся, Господь!

Это справедливо,

Чтобы немощную плоть

укрепляло пиво…

Следующий куплет я помнил и тихо подтянул, хотя петь было чертовски больно:

Но до гробовой доски

в ордене вагантов

Презирают щегольски

разодетых франтов.

Не помеха драный плащ,

чтоб пленять красоток,

А иной плясун блестящ

даже без подметок…

Робин, фыркнув, присоединился к нашему пению:

К тем, кто бос, и к тем, кто гол,

будем благосклонны:

На двоих — один камзол,

даже панталоны!

Но какая благодать,

не жалея денег,

Другу милому отдать

свой последний пфенниг![58]

— Хей! — я вдруг окончательно проснулся. — Насчет пфеннига. Хотелось бы знать, что больше мечтает заполучить Хантингдон — наши головы или наши денежки?

— Он сказал, что возьмет и то и другое, — Робин снова сделался хмурым, как страдающий подагрой филин. — Так он и поступит.

— Н-да, у Ричарда всегда были дырявые руки, когда дело касалось денег, и непомерная жадность, — вздохнул фриар. — Раз Хантингдон действует по приказу короля, ему, конечно, важней всего получить наше золотишко. Только ведь здесь где одно — там и другое. Не сомневайся, Джонни, граф постарается сграбастать живыми хотя бы нескольких вольных стрелков, чтобы палач дознался, где наши захоронки. Не перерывать же миля за милей весь заповедный королевский лес, эдак можно будет искать до Второго пришествия…

— Ну, тогда… — я сделал глубокий вдох и сморщился от боли. — Тогда мне пришла в голову одна мыслишка.