– И что, пришла ли подобная мысль в голову хоть кому-то из поклонников?

– Понятия не имею. Владыка, я сейчас далек от всего этого.

– Если Искупитель не способен никому отказать, он угодил в ловушку все возрастающего неравновесия. Хотел бы я знать, что потребуется для того, чтобы это неравновесие выправить?

Спиннок Дюрав почувствовал, что во рту у него пересохло. Если он возводил высокие замки понимания, выстраивал прочные укрепления для обороны своих предположений, собирал себе в поддержку огромные армии, заставлял их перемещаться, маневрировать и взаимодействовать в защиту милых ему убеждений – если он все это делал, чтобы иметь возможность расслабиться и уверенно себя чувствовать в нынешней беседе, – иными словами, если бы все это действительно было партией в «Кеф Танар», то своим единственным вопросом соперник только что поверг в прах всю его империю.

Что потребуется для того, чтобы выправить неравновесие?

Некто, способный отказывать.

Вы говорите, владыка, что у меня мало времени. Подводите к тому, чтобы я объяснил свое беспокойство – ибо видите, что я беспокоен, – а затем, прямо из густых облаков религиозного диспута, обрушиваете на меня молнию, поразив в самое сердце.

Если я должен что-то сделать, то как можно скорее.

Владыка, мое преклонение перед вами безгранично. Моя к вам любовь и ваше сострадание, проявленное с такой деликатностью, укрепляют меня в моей решимости – без колебаний вступить в ту битву, которой вы от меня требуете, и продержаться в ней как можно дольше, раз вы этого от меня ждете.

– Хорошо все-таки, что я не подвержен ожогам, – сказал Аномандр Рейк, – а то от сапог совсем ничего не осталось.

И вот – вокруг вас пылает пламя, но вы не отдернетесь.

Я не подведу вас, владыка.

– Коннест Силанн идет сейчас по горной тропе, – сказал Аномандр Рейк, поднимаясь на ноги. – Карга уже вернулась, но скоро ей опять улетать. Я попрошу ее отправить нескольких внуков, чтобы они охраняли его в пути. Если только ты не скажешь мне, что Коннест Силанн обидится, заметив их над головой.

– Может и обидеться, владыка, на ваше решение это не повлияет.

Легкая улыбка.

– Тоже верно. Засвидетельствуй жрице мое почтение, Спиннок.

До этого мгновения он и не подозревал, что собирается нанести визит Верховной жрице – той, что стерла всякую память о собственном имени ради служения в Храме Тьмы, чтобы исключить какой-либо личный мотив из своих постоянно раздвинутых ног, чтобы тело ее сделалось сосудом и ничем более, – но теперь знал, что именно это и следует сделать. Куральд Галейн крайне беспокоен. Внутри грохочут грозы, барабанная дробь раскатов отдается в каждой из нитей силы. Все потрескивает от скопившейся энергии. Поэтому она сейчас ненасытна. И хочет меня – только Аномандра Рейка не это заботит. Что-то еще. Я должен к ней отправиться и даже не знаю, зачем именно.

Но он знает.

Спиннок Дюрав понял, что сидит в маленькой комнатке один. Камин прогорел, остались лишь угли. Пахло жженой кожей.

Верховная жрица Храма Тьмы подстригла волосы короче обычного и сделалась настолько похожа на мальчика, что Спиннок Дюрав даже ощутил смутный дискомфорт, когда она опрокинула его на спину и оседлала со свойственной ей прытью. В обычное время он бы начал сейчас понемногу ее притормаживать, как бы бросая своим сопротивлением вызов ее нетерпеливости и тем самым позволив ей больше удовольствия. Но на этот раз он не стал ей препятствовать. Так уж обстояли сейчас дела. С тех пор как Куральд Галейн затрепетал под действием неизвестной силы, жрицы в своем желании сделались ненасытными, непрерывно затаскивая тисте анди мужского пола к себе в храм, в кельи с бархатными постелями. Если слухи не врут, подобным жадным допросам подвергли даже кое-кого из людей.

Однако ответов плотские удовольствия дать не способны, и происходящее, вероятно, было своего рода метафорическим откровением, обнажившим именно эту голую истину, простирающуюся далеко за пределы храма и его традиций. И однако не ищет ли он сам ответа у Салинд? У юной человеческой женщины, которой никак не больше двадцати? Другой Верховной жрицы?

Но он прожил слишком долго, успел слишком многое повидать. Все, что ждет ее впереди, все неизведанные пока ощущения неотъемлемы от ее лет, и разделить она их должна – если вообще придется – с кем-то аналогичного возраста. Становиться же для нее ментором он не желал, поскольку ученица, если ментор справляется со своими обязанностями, быстро перерастет в нем потребность, самому же ментору останется лишь возмущаться вдруг наступившим равенством, а то и тем, что оказался превзойден. Хотя невозможность ситуации была еще глубже. Ей никогда его не превзойти. Она слишком быстро состарится, и чувственность, у которой так мало времени, чтобы развиться, никогда не сравнится с его собственной.

Вот Корлат, встретив малазанского сержанта Скворца, не колебалась – Спиннок слышал об этой трагической истории, но знание его было ограничено, поскольку произошло все в ходе взятия Черного Коралла и падения Паннионского Домина. А также ввиду длящегося с тех пор отсутствия самой Корлат и ее брата Орфантала. Скворцу, однако же, было под пятьдесят – он к тому времени успел пожить. Да и кто знает, сколь долог оказался бы их союз? Когда по прошествии совсем немногих лет Корлат увидела бы, что ее возлюбленный начинает деградировать – спина горбится, руки дрожат, память изменяет…

Спиннок почти что мог себе представить, чем все кончилось бы – страдающая Корлат сжимает в руках нож и думает, не будет ли так милосердней по отношению к собственному мужу. Об этом ли следует мечтать? Разве наша ноша и так недостаточно тяжка?

– Если бы не твое желание, что я ощущаю сейчас у себя внутри, – произнесла женщина, теперь уже распростертая под ним, – я бы решила, Спиннок Дюрав, что ты утратил ко мне интерес. Чувство такое, что ты сейчас не со мной, и хотя говорят, что клинок мужчины лгать не способен, я уже начинаю в том сомневаться.

Он моргнул и посмотрел ей в лицо. Чрезвычайно привлекательное, одновременно как нельзя более подходящее к избранному ей служению и в то же время слишком невинное – слишком открытое – для той, чья жизнь есть неограниченное наслаждение.

– Прости, – сказал он. – Я просто ожидал, что ты… закончишь.

Она выбралась из-под него, села и запустила длинные ногти в ежик волос.

– Последнее время нам это не удается.

Так вот в чем причина вашего отчаяния, вашей лихорадочной активности.

– Но способность к нам вернется, – сказала она. – Обязана вернуться. Что-то… меняется, Спин.

Он смотрел на изящный изгиб ее позвоночника, на безупречную кожу, на легкую округлость бедер – как он знал, мягких и прохладных на ощупь. Наклон ее плеч говорил о временном насыщении – или же о продолжительной усталости.

– Владыка передает свое почтение.