Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XXVII. После смерти Тарквиния, города, вручившие ему власть, не пожелали более сохранять договоры с Туллием, не считая за честь подчиняться человеку низкого рода и рассуждая, что враждебность патрициев к правителю принесет им немалые выгоды. 2. Первыми отпали от Рима те, кого называют вейянами. Пришедшим от Туллия послам они ответствовали, что у них нет никакого договора с ним ни по поводу передачи ему верховенства, ни по поводу дружбы и союзничества. Этого было достаточно, чтобы цэрийцы и тарквинийцы последовали за ними, и, наконец, подняла оружие вся Тиррения. 3. Война сия продолжалась без передышки в течение двадцати лет, и все это время обе стороны совершали частые вторжения на территорию противника с крупными войсками и вступали в ближние сражения одно за другими. Однако Туллий, имея успех во всех битвах, сколько бы их ни происходило как с каждым городом отдельно, так и со всем народом в целом, и удостоенный трех славнейших триумфов, наконец, на тех, кто не считал достойным добровольно подчиниться тому, чтобы ими правили, вынуждает надеть узду. 4. Таким образом, на двадцатый год двенадцать городов, потеряв в войне множество людей и совершенно истощив свои средства, собрались вновь, и решили передать верховенство римлянам на тех условиях, какие принимали ранее. И при этом от каждого города были выбраны люди, которые с оливковыми ветвями в руках явились передать их Туллию и просили, чтобы тот не задумал против них чего-либо совсем уж ужасного. 5. А Туллий ответствовал, что они из-за недомыслия и нечестивости по отношению к богам, коих сделали поручителями договора, нарушили соглашения и достойны серьезной кары, но ввиду снисходительности и умеренности римлян, а также поскольку они признали, что поступили несправедливо, и с венками и молитвами просили прощения за свой гнев, то теперь ни в коей мере не испытают несчастий. 6. Сказав это, Туллий прекращает войну против них, а всем прочим городам, оставшимся верными договорам, заключенным с ними царем Тарквинием, предоставляет просто и без всякого гнева управлять своими внутренними делами и пользоваться своим имуществом; а три города из их числа, которые сами восстали первыми и других подстрекали начать войну против римлян — цэрийцев, тарквинийцев и вейян — наказал, отняв у них землю, которую и распределил между римлянами, что недавно получили гражданство. 7. Совершив такие деяния и в мирное время, и на войне и воздвигнув два храма Фортуны[522], чьей благосклонностью он, считалось, пользовался на протяжении всей жизни: один — на форуме, который назывался Бычьим, другой — на берегах Тибра (той самой Фортуне, которую он прозвал «Мужской», как и теперь она зовется римлянами), — достигнув преклонного возраста и уже находясь на пороге смерти, каковую несет сама человеческая природа, царь погибает в результате заговора, подготовленного его зятем Тарквинием и собственной дочерью. Я раскрою, какого рода был этот заговор, но сначала вернемся несколько назад.
XXVIII. У Туллия было две дочери, родившиеся от жены Тарквинии, которую выдал за него замуж царь Тарквиний. Этих девушек, когда они вошли в брачный возраст, Туллий выдал замуж за племянников их матери, то есть за внуков Тарквиния, соединив старшую со старшим, а младшую — с младшим, в надежде, что таким образом девушки лучше всего подойдут мужьям. 2. Но случилось так, что каждый из зятьев оказался, по несчастью, связан с женой непохожего на него нрава: Луцию, старшему, который был дерзким, своевольным и деспотичным по природе, досталась жена добрая и благоразумная, любящая отца, а у Аррунта, младшего, который был и кротким, и умным, супруга оказалась нечестивая, отца ненавидящая и готовая на все. 3. В результате каждому мужу выпало, с одной стороны, следовать собственной природе, но с другой — испытать на себе обратное влияние супруги. Так, испорченного супруга, жаждавшего лишить тестя царства и все для этого измышляющего, жена отговаривала мольбами и плачем, а доброго, который считал, что по отношению к тестю нельзя совершать злодеяния, но надо ждать, пока не прервет его жизнь природа, который и брату не позволял творить несправедливое, нечестивая жена уговорами, бранью и обвинениями в трусости увлекала к совсем иному. 4. Так как ни мольбы благоразумной супруги, настойчиво упрашивавшей неправедного мужа, ни понукания скверной особы, призывавшей к нечестивым делам от рождения неиспорченного, ничего не достигли, и тот и другой жили сообразно с собственным характером и тяготились супругами, которые желали противного их природе. Поэтому одной сестре оставалось плакать и терпеть свою ниспосланную божеством судьбу, а дерзкой — негодовать и попытаться освободиться от своего мужа. 5. В конце концов скверная по природе, в безрассудстве посчитав, что сестрин муж лучше всего подходит к ее собственному характеру, посылает за ним для разговора о неотложном и важном деле.
XXIX. Когда тот пришел, она, отослав прочь домашних, чтобы побеседовать с ним наедине, молвила: «Могу ли я, Тарквиний, откровенно и без опаски поведать обо всем, что я думаю по поводу выгодного нам обоим дела, и сохранишь ли ты в тайне те речи, которые услышишь? Или мне лучше промолчать и не раскрывать тебе требующие секретности советы?» 2. Когда же Тарквиний позволил ей говорить напрямик и поручился клятвами, которые та пожелала получить, что он сохранит в тайне ее речи, уже ничего не стыдясь, она заявляет ему: «Доколе, Тарквиний, лишенный царской власти, ты думаешь медлить? Или ты рожден от низких и безвестных предков и из-за этого не считаешь возможным замыслить великое для себя? Но все знают, что вашим прародителям, которые были эллинами и произошли от Геракла, досталось единодержавно властвовать над счастливым Коринфом на протяжении многих, как я имею сведения, поколений; а деду твоему Тарквинию, который переехал к нам от тирренов, вследствие его доблести выпало царствовать над нашим городом; ты же, как старший внук, должен быть наследником не только состояния его, но и царской власти. 3. Или тело твое по болезни и немощи вдруг стало не способно на подобающие царю деяния? Но у тебя есть и сила, свойственная от природы одаренным людям, и наружность, достойная царского рода. Или ни то ни другое, но слабосильная молодость, совершенно неспособная рассуждать о том, что надлежит, терзает тебя и из-за нее ты воздерживаешься от занятий делами