вместе с имуществом передать и царскую власть, пользуясь примером хороших и добрых опекунов, которые, приняв царских детей, оставшихся без родителей, когда те становились мужчинами, правомерно и законно отдавали им власть, принадлежавшую их отцам и предкам. 4. Пусть тебе казалось, что я не могу еще здраво рассуждать о своих обязанностях и по молодости лет не способен еще управлять столь великим государством, но когда я достиг расцвета телесных и умственных сил, по исполнении тридцати лет, одновременно с заключением моего брака с твоей дочерью ты должен был мне вверить и дела государства. И это именно тот возраст, когда ты начал и семью мою опекать, и о царской власти заботиться.

XXXII. Ведь тебе, сделай ты это, было уготовано то, что сначала о тебе говорили бы, что ты благочестивый и справедливый, а, кроме того, ты царствовал бы вместе со мной и получал бы все причитающиеся тебе почести и слышал бы все, сколько их есть, почетнейшие прозвания, которые даются людьми за добрые дела — что ты и благодетель, и отец, и спаситель, а не то, что отнял у меня принадлежащее мне вот уже сорок четвертый год, — у меня, и телом не увечного, и рассудком не слабого. А потом ты осмеливаешься спрашивать меня, по какой причине я считаю тебя врагом и за что я обвиняю тебя. 2. И вот ответь мне, Туллий, за какую вину ты не считаешь меня достойным наследовать дедовские почести, на какой благовидный предлог ссылаясь? Или ты считаешь, что я по рождению не принадлежу к этому роду, но подкидыш какой-то и незаконнорожденный? Но что же ты тогда был опекуном чужака в роде и хозяйство ему передал, когда он стал мужчиной? Или же полагаешь, что я осиротелое дитя и не в состоянии вести общественные дела, я, едва ли не достигший возраста пятидесяти лет? Да отбрось же насмешки бесстыдных вопросов и перестань вести себя бесчестно. 3. И, если ты в состоянии возразить нечто справедливое на мои слова, я готов обратиться к этим вот судьям — ведь ты не мог бы сказать, что есть в городе другие мужи лучше этих; но, если ты ускользнешь отсюда и побежишь спасаться к толпе, которую ты всячески привлекал на свою сторону, как ты привык поступать, я тебе этого не позволю. Ведь я подготовился не только к тому, чтобы высказать праведное, но и к тому, чтобы применить силу, если ты не захочешь подчиняться».

XXXIII. Когда он закончил, Туллий, взяв слово, сказал: «Следует, судя по всему, сенаторы, всякому человеку ожидать всевозможных неожиданностей и не считать ничего невероятным, в то время как этот вот Тарквиний горит желанием лишить меня власти; тот самый Тарквиний, коего я взял к себе дитятей, когда против него злоумышляли враги, спас его и воспитал; а когда он стал мужчиной, я посчитал возможным принять его как зятя, и хотел, если бы со мной что-нибудь случилось, оставить наследником всего своего имущества. Но так как все пошло против моих ожиданий и меня самого упрекают, будто я поступаю несправедливо, то пусть я потом судьбу свою буду оплакивать, но правду ему сейчас скажу. 2. Я принял попечительство над вами, Тарквиний, когда вы остались детьми, не по доброй воле, но вынужденный к этому обстоятельствами: когда те, кто имел притязания на царскую власть, открыто убили деда вашего, они говорили, что тайно злоумышляют против вас и против остальных ваших родственников; и все близкие ваши соглашались, что те, добившись власти, не оставят семени Тарквиниевого рода. А попечителя и защитника у вас никакого не было, разве что жена Тарквиния, мать вашего отца, сама по старости своей нуждавшаяся в других попечителях; так что вы остались, имея единственным защитником в вашей беспомощности меня, которого теперь ты называешь чужим и не имеющим к тебе никакого отношения. 3. Вот при каких обстоятельствах я покарал тех, кто убил вашего деда, а вас довел до возмужания, и поскольку не было у меня потомков мужского пола, я решил сделать вас хозяевами всего своего имущества. Ты ведешь речь об опеке, о Тарквиний, так не пытайся сказать, что я в чем-то лгу.

XXXIV. А что касается царской власти — поскольку именно в этом ты меня обвиняешь, — выслушай, каким образом я обрел ее и по каким причинам не передаю ее ни тебе, ни кому-либо другому. Когда я взвалил на себя заботу о гражданстве, узнал, что против меня возникают всякие заговоры, тогда я решил передать вершение дела народу; созвав всех на собрание, вручил им власть в обмен на безопасный покой себе вместо этого ненавистного и тягостного, имеющего гораздо больше неприятного, чем заманчивого предводительства. 2. Римляне не приняли этого вопреки моему желанию и не посчитали возможным назначить кого-то другого главой общины, но удержали меня на этой должности и царскую власть — свою, не вашу, Тарквиний, собственность, — проведя голосование, передали мне[523]. 3. Именно так же и деда вашего они ввели в дела, а он был чужеземец и не приходился родственником царю, который был до него, хотя царь Анк Марций после себя оставил сыновей, которые находились в самом расцвете сил, а не внуков и не младенцев, как оставил вас с братом Тарквиний. И если бы был общий для всех закон, по которому те, кто наследует владения и состояние почивших царей, вместе с тем обретали бы и их царство, то не Тарквиний, ваш дед, получил бы предводительство по смерти Анка, а старший из его сыновей. 4. Но народ римлян призвал к обязанностям не наследника своего отца, но того, кто достоин править. Ибо народ полагал, что деньги принадлежат тем, кто их приобрел, а царская власть — тем, кто ее дал; и надлежит, чтобы состояние в случае смерти владельца получали наследники внутри рода или по завещанию, а власть по кончине принявших ее переходила к тем, кто ее дал. Если, конечно, ты не сможешь высказать никакого законного основания, что ваш дед получил царскую власть на определенных условиях, чтобы и самому обладать ею как владычеством, которое должно передавать дальше от него, и оставить его вам как потомкам, и народу быть не властным в том, чтобы, отняв ее у вас, передать мне. 5. Ведь, если ты способен что-то подобное сказать, что же не объявишь нам об этих договоренностях? Но ты не можешь их предъявить. Если же я, как ты говоришь, не самым лучшим образом получил