Тяжело вздохнув, прижимаюсь виском к двери… изучаю.

Интересно, где Рордин научился так рисовать. Пытаюсь представить, как он это делает. Завидую растянутому куску холста за то пристальное внимание, которое было к нему проявлено… за то, как Рордин оставлял свой след на его поверхности.

Если бы Рордин рисовал меня, он бы вжимал уголь в холст, глубоко продавливая его местами, срывал полотно с деревянной рамы и снова расправлял, заставляя подчиниться его воле.

Так и подмывает подойти к мольберту и уничтожить набросок просто назло. Но потом я понимаю, что он тоже заперт в этой комнате. Спрятан от мира, словно сокровище.

Я смотрю на дверь, ведущую в личные купальни Рордина, и мое сердце замирает, глаза расширяются…

Дыхание перехватывает.

С губ срывается тихий смешок – и постепенно становится маниакальным, извращенным хохотом. Осознание сметает все бушующей волной, которая обещает не оставить от власти Рордина ничего.

Я вскакиваю, бросаюсь к двери, а потом, резко застыв, хватаюсь за дверной косяк…

Со стоном возвращаюсь в спальню, к маленькому столику у мольберта. Вывалив уголь из миски, я вытираю ее начисто подолом рубашки Рордина.

Взгляд скользит по запястью, следуя за узором голубоватых линий под нежной полупрозрачной кожей.

На мгновение задумавшись, что, должно быть, окончательно сбрендила, я рычу, представляю, что это не моя рука, а шея гребаного Рордина, и впиваюсь в нее зубами.

Глубоко.

Боль мгновенна и мучительна, но я вгрызаюсь глубже, представляя, как Рордин пытается меня стряхнуть. Или, возможно, для разнообразия мне уступает.

По губам течет теплое и густое, я со вздохом отпускаю запястье, заношу его над миской и наблюдаю, как ее постепенно наполняет кровь.

Ненавижу. И одновременно люблю.

Садистский прощальный подарок, который так же важен для меня, как и для него. Вскоре ток крови замедляется, но ее и без того уже достаточно, чтоб Рордину хватило на то, чем бы он там с ней ни занимался. Надеюсь, он знает, как сдержать себя, ведь наши нездоровые отношения кончены.

Захочет еще – придется брать из моего перерезанного горла.

Я перевязываю рану полоской синего материала, затягиваю узел зубами.

Оставив миску на кровати, где Рордин не сможет ее не заметить, я перевожу взгляд на комод…

Если смогу найти его запас каспуна, значительно облегчу себе жизнь на ближайший месяц.

Я выдергиваю ящики, переворачиваю в них все вверх дном, роюсь в одежде.

– Ну же!..

Следующим я разоряю прикроватный столик, разбрасываю личные вещи Рордина так же дерзко, как он разбрасывал мои. И тут меня осеняет. Я распластываюсь на полу в поисках незакрепленного камня под кро– ватью.

И я нахожу его очень быстро. Точно на том же месте, что и в моей башне, – пятый от стены.

– Как оригинально, – бормочу я, открывая нишу.

Сунув руку внутрь, я достаю сверток размером с кулак, завернутый в ткань и перетянутый куском бечевки. Один вдох, и я понимаю, что нашла то, что мне нужно. Не потрудившись закрыть тайник или убрать беспорядок, я спешу к лестнице, к личному термальному источнику Рордина.

Он превратил мою комнату в руины, я лишь возвращаю должок.

Воздух становится густым и теплым, когда туннель оканчивается в куполообразной пещере, а ступени уходят под воду, бурлящее жидкое золото на тусклом свету.

Сталактиты, спускающиеся с потолка, похожи на клыки голодного зверя, готового меня сожрать. Давящая тишина напоминает, насколько это место уединенное. Стараюсь об этом не задумываться и прикидываю, как быть дальше.

Остановившись на пороге, я приматываю сверток с каспуном к лодыжке и вхожу в воду.

В отличие от моего источника этот не обрывается так резко. Вода доходит лишь до груди, когда я бреду к стене, отделяющей это место от Луж.

Добравшись, я всматриваюсь в глубину, где есть отверстие в стене, позволяющее воде из моего источника свободно проникать сюда и наоборот.

Я не уверена, что пролезу, но это мой единственный шанс. Если ждать возвращения Рордина с охоты, зуб даю, корабль отправят на Юг без меня.

У Кайнона будут все основания считать, что меня удерживают здесь силой.

Вспыхнет война. Усилия лучше потратить на настоящего врага, а не на склоку парочки соседствующих верховных владык, которым вздумалось помериться письками.

Я несколько раз глубоко вдыхаю, наполняя легкие и напитывая кровь, мозг и решимость.

Последний судорожный вздох – и я ныряю под воду, на глубину, где тепло и темно, свет рассеян и тускл. Зрение почти не помогает, я вслепую ощупываю все вокруг, пока не нахожу дыру в стене.

Лужи прямо там, с другой стороны.

Трогаю неровные края и понимаю, насколько внутри будет тесно…

Я поскорее отбрасываю эту мысль.

Нет смысла гадать.

Пролезаю, двигая то одним плечом, то другим, прижав ладони к стене. Внутри лопаются пузырьки предвкушения, я толкаюсь – и бедра не проходят.

Слишком широкие.

Страшное осознание вышибает из легких воздух. Мысли путаются, раскаленная добела паника вскипает в крови, и я неистово дергаюсь.

Я рвусь, рвусь и рвусь изо всех сил, молотя ногами, и наконец издаю визг, который искажает слишком плотная вода.

Слишком горячая.

Конечности немеют, тяжелеют, грудь содрогается, мне не хватает воздуха.

Я должна выбраться.

Согнув ноги, я пытаюсь коленями вытолкнуть себя в обратном направлении, но плечи задевают край, и я по инерции ударяюсь затылком о камень, выпуская изо рта очередную порцию пузырей.

Опустошая себя.

Голова кружится, я уже не понимаю, в какую сторону двигаться.

Где низ, где верх.

Перестаю ощущать ноги и руки, легкие горят, я застряла в ловушке между одним пленом и другим.

Накатывает осознание, внезапное и жестокое, что я умру. Не смогу сделать больше ни вдоха, и меня найдут здесь, в дыре, в попытке сбежать от того, кто дал мне кров, когда я была слишком мала, чтобы позаботиться о себе сама.

Того, кто спас меня от зверского гнева трех вруков, когда они должны были разорвать меня в клочья.

В эти последние отчаянные мгновения, когда сердце замирает и тело сводит судорогой, с ревом пробуждается подсознание. На грани помутнения оно подкидывает мне разрозненные кусочки случайных воспоминаний.

Под ногами трава, в лицо светит солнце. Вдалеке дом, из трубы валит дым.

Мне нравится этот дом. Нравятся виноградные лозы, увивающие его стены, как в них путаются солнечные лучи.

Мой дом.

Я снова вижу того мальчика, но по сравнению со мной он не такой уж маленький. Скрестив ноги, он сидит на лужайке среди красивых цветов и тянет ко мне руки.

Зовет к себе.

– Ты сможешь! Просто раскинь руки, словно летишь, и