Леди Роуэн взяла у мужчин инструменты и разложила их на столике, который стоял рядом с койкой. Мужчины связали руки и ноги Константина. Леди Роуэн кивнула своим помощникам и повернулась к гладиатору, держа в руке длинную, похожую на шило иглу. Рапсодия с ужасом наблюдала, как она погружает иглу в грудь Константина. Он пришел в сознание с криком боли.

Рапсодия хотела подойти к нему, но обнаружила, что путь ей преграждает невидимая сила. Она тщетно старалась преодолеть барьер и начала колотить по нему руками, но удары получались беззвучными. Тогда Рапсодия закричала, но из ее груди не вылетело ни единого звука. Она могла лишь в смятении смотреть, как Константин корчится от боли, умоляя своих мучителей остановиться. По его щекам потекли слезы, и Рапсодия разрыдалась.

Казалось, процесс продолжается бесконечно. Наконец леди подняла тонкую стеклянную трубку, наполненную красной жидкостью с черной полосой. Она кивнула своим помощникам и вытащила инструмент из груди гладиатора, вновь заставив его содрогнуться от боли. Затем она протянула трубку одному из мужчин, тщательно перевязала рану на груди и что-то негромко сказала продолжавшему плакать Константину. Сердце Рапсодии разрывалось. Если уж гладиатор кричит от боли, значит, она действительно невыносима. Леди Роуэн наклонилась и поцеловала его в лоб. Дрожь тут же прекратилась, и Константин моментально уснул. Леди вышла из комнаты и, взяв Рапсодию за локоть, повела ее в пустую комнату. Певицу трясло.

— Эту процедуру мы будем проводить каждый день с каждым ребенком, чтобы избавить их от отцовской крови, — просто сказала леди Роуэн, не обращая внимания на слезы Певицы. — Кровь необходимо брать непосредственно из сердца. Как ты сама видела, это очень больно.

Рапсодия с трудом выговорила:

— Даже у малышки?

— Да.

— Нет, — умоляюще проговорила Рапсодия. — Пожалуйста.

— Ты же знаешь, это единственная возможность, иначе им будет еще хуже, не так ли?

Рапсодия некоторое время молча смотрела на леди, а потом опустила голову.

— Да.

Леди Роуэн не спускала с нее пристального взгляда, Рапсодия физически ощущала его тяжесть.

— Сколько это будет продолжаться?

— Годы. По меньшей мере пять лет, скорее всего, семь. Если взять за один раз больше крови, это может привести к смертельному исходу. А если они умрут до того, как избавятся от крови демона, то навечно присоединятся к своему отцу.

— Боги, — прошептала Рапсодия. Она посмотрела на стол и на инструменты, такие же, как тот, что леди использовала, когда работала с Константином. — Пожалуйста, скажите мне, что существует другой способ.

— Другой возможности отделить кровь демона не существует, — жестко ответила леди Роуэн. — Однако ты можешь кое-что сделать, если согласишься.

— Все, что угодно, — быстро сказала Рапсодия. — Пожалуйста, скажите, как я могу помочь.

Глаза леди Роуэн сузились.

— Ты слишком торопишься, дитя, и это плохо. Дети будут нуждаться в тебе, им необходимы твоя любовь и утешение, и тебе не следует соглашаться до тех пор, пока ты не узнаешь, что от тебя потребуется.

— Прошу меня простить, — кротко сказала Рапсодия. — Пожалуйста, объясните, как я могу помочь.

Леди Роуэн не спускала с нее глаз.

— Если пожелаешь, ты можешь взять на себя боль одного или двух из них.

— Взять боль?

— Да. Ты Певица, Дающая Имя, ты можешь сделать их песни своими и взять их боль. Это тяжкая жертва, и, если ты откажешься, никто не станет тебя винить. Я знаю, ты хочешь стать целительницей, и этот опыт многому тебя научит. Ты станешь чуткой, сумеешь лечить других, забирая их болезнь себе. Однако, избавляя детей от страданий, ты сама ощутишь всю полноту боли. Тебе предстоит пережить невыразимый ужас.

Рапсодия опустила голову.

— Одного или двух? Разве я смогу выбрать?

На лице леди Роуэн появилась сочувственная улыбка.

— Тебе будет непросто. Возможно, следует выбрать самых маленьких, но страдание есть страдание, на чью бы долю оно ни выпало, — ты ведь только что видела.

Рапсодия обдумала последние слова леди Роуэн.

— А у меня не будет телесных повреждений?

— Нет. Ты можешь взять себе лишь боль, но не саму операцию, у тебя не будет ни ран, ни шрамов.

Глаза Рапсодии прояснились.

— Меня не волнуют шрамы, кроме тех, которые боль может причинить детским душам. Значит, если я зажгу свечу, это будет обещанием бодрствовать вместо ребенка и взять на себя его боль?

— Да. — Леди Роуэн улыбнулась ей. — Ты готова?

— Да.

— Я так и думала. Мне приготовить одну свечу или две?

Рапсодия улыбнулась в ответ, взяла две свечи из ближайшей коробки и установила их на столе.

— Здесь?

— Да. Ты очень храбрая женщина.

— Я должна их зажечь прямо сейчас?

— Да, но сначала назови детей, чью боль ты намерена взять себе.

Рапсодия вытянула палец и коснулась первой свечи.

— Ариа, — негромко проговорила она. Между большим и указательным пальцами вспыхнуло пламя, и фитиль свечи тут же загорелся. Она передвинула руку ко второй свече. — Микита, — сказала Рапсодия и повернулась к леди Роуэн, одобрительно ей кивнувшей.

— А сейчас приляг, дитя. Я дам тебе настойку, которая облегчает боль, но должна тебя предупредить: я давала ее и гладиатору. Я попрошу моих помощников привести детей, которых ты выбрала.

Рапсодия вытащила из коробки еще две свечи и поставила их рядом с двумя зажженными. Потом прикоснулась к одной из них.

— Джесен, — проговорила она, когда свеча загорелась. — Арик.

Леди Роуэн схватила ее за запястье.

— Что ты делаешь, дитя?

— Вы сказали, что боль не причинит мне физического вреда.

— Да, но…

Рапсодия отстранила ее руку и зажгла еще две свечи.

— Эллис. Аня. — Она посмотрела на леди Роуэн. — Разве я могу выбирать? К тому же если я оставлю страдать хотя бы одного из них, это будет равносильно тому, что я буду мучиться сама.

— Тебе не следует недооценивать общего эффекта, дитя. Твое сердце желает помочь детям, но тело может не выдержать. Ты еще не оправилась от обморожения. Мне кажется, ты не понимаешь, что делаешь.

Зажглись еще две свечи.

— Марл. Винкейн. — Она улыбнулась леди Роуэн. — Несомненно, но мне все равно нечего делать, пока я здесь. Кроме того, разве матери не согласились бы взять на себя боль своих детей? Их здесь нет, и кто-то должен их заменить.

— Но ты ведь не мать этим детям.

Глаза Рапсодии сияли, в комнате стало светлее от загоревшихся свечей.