России, а совсем наоборот, и даже обмолвиться, что Фердинанд не вполне немец, а по маме Клементине — чистокровный француз, внук Луи-Филиппа, считалось дурным тоном. Зарвавшихся резко одергивали.

А когда влиятельный «Колокол» объективности ради позволил себе аккуратно указать, что «болгарское поведение объясняется не одними кознями Фердинанда. Македонию, бесспорную и спорную, желают получить и "австрофилы" и "русофилы" Болгарии; это требование народа болгарского. [...] После братоубийственной бойни 1913-го нам предстояло выбрать или Болгарию, или Сербию; здесь компромисса не найти — Австрия знала это. Дипломатия наша стала на сторону Белграда — то диктовали интересы России; с того момента Болгария выступила против нас, сначала тайно, ныне же и явно» (вполне адекватно, правда?), газету мгновенно подвергли такой обструкции, что редакция долго и униженно каялась.

В СКОБКАХ

В принципе, понятно. Война не предполагает объективных разбирательств, тут рефлексировать вредно. И тем не менее, думаю, нынче, сто лет спустя, есть смысл попытаться понять и другую сторону, — и можно предложить сделать это, основываясь не на трескучей публицистике, не на официозных статьях, не на политических декларациях, а на точке зрения человека, всей жизнью своей доказавшего, что в недостатке симпатий к России его упрекнуть просто невозможно.

I. Младенцем был я, а и ныне помню:

в каморке нашей бедной, темной, скромной

висел рисунок, выцветший за годы,

как старая священная икона.

Вверху его — роскошная корона,

под ней — орел двуглавый, сильный, гордый.

И мать моя в те времена нередко

брала меня на руки, чтоб я, детка,

увидел также лик, святой и старый.

Она шептала нежно мне: «Сынок,

ты дядю поцелуй, царя болгаров,

целуй его, как деда своего».

Я с детства полюбил его портрет.

Когда ж я повзрослел на пару лет,

мне тятя о царе давал ответ:

что бедным людям он одна опора,

что злого турка он прогонит скоро,

что без него спасения нам нет.

Когда же нас разгневанный тиран

«собаками московскими» назвал,

я правоту отца душой сознал.

Я верил, что придет свобода к нам:

известно, если кто-то где-то плачет,

Москва ему на помощь тотчас скачет.

II. И так я с детства ту святу идею

и веру ту святу в душе лелею.

Я — взрослый — жду, к возмездию готов,

и весь народ болгарский свято ждет,

когда могучий, добрый русский зов

ночь злого рабства нашего прервет.

Мы ждем его, как раб свободу ждет

в последний страшный час своих мучений,

как бедный Лазарь голос ждал спасенья

во чреве темном гроба своего!

Везде, везде, где слышен горький вздох,

где слезы капают у вдов,

где звон кандальный раздается,

где кровь единоверцев льется,

где мученик взывает к мести,

где нечестивец дев бесчестит,

где участь жалкая сирот,

отцов удел — кровавый пот,

где храмы с селами в руинах,

где кости грудой на равнинах —

при Тундже, Тимоке и Вите;

повсюду, где народ забитый

на север взор свой обращает,

одна надежда всех питает;

повсюду, где царит унынье,

по всем болгарским селам, нивам

одно лишь слово слышим ныне,

и стон один, и зов: Россия!

III. Россия! Как же нас, болгар, пленит

святое, милое, родное имя это!

Оно во мраке нам бывало светом,

надеждой — в море злобы и обид!

Когда бедняк всем миром был забыт,

оно ему всегда напоминало:

прекрасный свет болгарина хранит

любви, что никогда не угасала.

Как велика земля твоя, Россия,

своею необъятной ширью, силой!

Подобна ты самой небесной сини,

с самой душою русскою сравнима!

Ты не глуха к мольбам и стонам;

мы знаем: в этот скорбный час

восьми десятков миллионов

сердца друзей волнуются за нас!

IV. О, скоро, скоро долгожданный час:

потоки крови нехристей прольются;

пусть брат нам руку крепкую подаст —

громами старые Балканы отзовутся!

В Москве священной свою волю ясно

озвучил Государь в кремлевской зале,

а люди речь ту донесли до каждого,

по всей России так пересказали:

«Решил я, говорит, избавить

от рабства братий наших днесь.

Так царский долг повелевает,

так требует России честь.

Сперва я постараюсь миром

святое дело то подвигнуть,

а не получится — тогда

пусть знают русского орла!

Я, разумеется, надеюсь,

что все готовы быть примером,

как за великую идею

ни крови не щадить, ни денег!».

И от Камчатки до Эзеля,

через леса, через моря,

как будто буря пролетела,

Россию сотрясло: «Ура!».

V. Живи, Россия, в славе, в мощи!

Трепещет мир, твой слыша глас,

примчись, владычица полночи,

приди скорей, приди сейчас!

Болгария Россию кличет.

Пришла пора, настал момент

исполнить пращуров завет,

твое предназначенье в мире!

Не зря ты на слуху и славна

и не имеешь себе равных.

Не зря объемлешь полземли —

народы, царства, океаны —

без счета, горизонта и границ.

Не зря доселе Бог хранит

тебя от бед и вражьих армий.

Не зря смогла ты сокрушить

Мамая, Карла, Бонапарта;

не зря умеешь ты страшить

врага одной твоею картой;

не зря зовем тебя святой

и любим, по-сыновьи, сильно,

и ждем, как Самого Мессию;

не зря ты есть у нас, Россия!

СКОБКИ ЗАКРЫВАЮТСЯ

Это стихотворение[92] 22 ноября 1876 года написал Иван Вазов, совсем еще молодой революционер и поэт, влюбленный в Россию, как сам он писал, «от первого вздоха своего», и любовь свою подтверждавший делом, не колеблясь и не шарахаясь. В годы «стамболовщины» он бесстрашно боролся против «тирана-русоненавистника», влезая во все «русофильские» затеи и с трудом спасшись в эмиграции. После краха диктатуры — активно восстанавливал связи между народами.

Даже когда ему что-то не нравилось — а по вопросу о Македонии ему не нравилось очень многое, он, уже