Шолохов, когда статью эту прочитал – ему как кипятком в лицо плеснули. Кто-то очень не хотел увидеть продолжение «Тихого Дона».

Основная фактура доноса была связана со станицей Букановской. Сначала автор намекнул на Петра Яковлевича Громославского, «бывшего атамана станицы Букановской», за которого Шолохов выплачивал налоги. Следом на якобы лишённую избирательных прав Лидию Громославскую – сестру Марии Петровны. Что на самом деле действительности не соответствовало. Но это же тоже надо было доказывать.

Кто-то в Ростове, собрав всевозможные слухи, начал осмысленно топить Шолохова. Подобные публикации не могли появиться без согласования с партийным руководством города и края. В Ростове знали: Шолохов разъезжает по округе, общается с десятками людей; когда возвращается – к нему непрестанно идут ходоки; на шолоховский адрес ежедневно приходит по дюжине писем – с жалобами и просьбами. Материала у Шолохова о происходящем в округе слишком много.

Бывший жилец Громославских Иван Малкин, всё выше поднимавшийся по чекистской лестнице, в спайке с ростовскими товарищами тоже мог участвовать в данной кампании.

Но главные противники Шолохова находились ещё выше – в самом кремлёвском поднебесье.

* * *

Шолохов отправился последовательно в местное рапповское отделение, в редакцию газеты, в ростовский райком: что вообще происходит? Давайте сюда этого Прокофьева – пусть лицом к лицу всё расскажет.

Удалось выяснить, что Прокофьева действительно направляли от редакции в станицу Вёшенскую – собирать на Шолохова материал. Редакцию, судя по всему, тоже кто-то попросил.

Инициаторы прокофьевской командировки пытались раскопать шолоховские связи с повстанцами. Но ничего не раскопали, кроме его родства с бывшим букановским атаманом, к тому же судимым. Намешали с домыслами и предположениями, подшили к делу Пильняка: на статейку хватило, на уголовную статью – нет.

Шолохов потребовал и в райкоме, и в Северо-Кавказской ассоциации пролетарских писателей (СКАПП) провести проверку по опубликованным в газете обвинениям. Отдадим должное: Бусыгин откликнулся и начал разбираться. Райком тоже принял к сведению. Решением СКАПП критик Иван Макарьев, – тот самый, что недавно выступал с критикой Шолохова на пленуме, – был направлен в Вёшенскую. Вернулся в Ростов и доложил: приведённые в публикации данные не соответствуют действительности, Прокофьев – наветчик.

На эти заботы у Шолохова ушли три сентябрьские недели.

3 октября он с горечью пишет возглавившему после ухода Серафимовича редакцию «Октября» Александру Фадееву: «Надоела мине ета жизня очень шибко, решил: ежели ещё какой-нибудь гад поднимет против меня кампанию, да вот с этаким гнусным привкусом, объявить в печати, так и так, мол, выкладывайте все и всё, что имеете: два м-ца вам сроку. Подожду 2 м-ца, а потом начну работать. А то ведь так: только ты за перо, а “нечистый” тут как тут, пытает: “А ты не белый офицер? А не старуха за тебя писала романишко? А кулаку помогаешь? А в правый уклон веруешь?”

В результате даже из такого тонко воспитанного человека, как я, можно сделать матершинника и невежду, – да ещё меланхолию навесить ему на шею…»

Всё более очевидной становилась необходимость вступления в партию. Если ты слаб – тебя затопчут, зароют и плюнут ещё на могилу. Заодно похоронят и Григория Мелехова, и Аксинью, и весь мир «Тихого Дона», который Шолохов донашивал в себе, любя и лелея.

6 октября 1929 года в газете «Большевистская смена» от секретариата СКАПП была опубликована статья Александра Бусыгина с опровержением прокофьевской заметки.

«Расследованием установлено, что к Шолохову действительно часто приходят хлеборобы, так как Шолохов пользуется большой известностью. Подавляющее большинство приходящих – беднота и середняки. Действительно, было несколько случаев, когда к Шолохову приходили с жалобами и кулаки. Но можно ли поставить это в вину Шолохову?»

«Шолохов ни за кого в Букановской налог не платил».

«Не соответствует действительности и обвинение, что Шолохов содействовал восстановлению в правах своей родственницы. Действительно, родственница Шолохова (сестра жены) была лишена избирательных прав, как дочь б<ывшего> псаломщика. Расследованием установлено, что это решение было признано ошибочным и отменено Вёшенским райизбиркомом».

* * *

В те осенние месяцы Шолохов писал остервенелые мелеховские монологи: «Дай мне сказать: у меня вот тут сосёт и сосёт, кортит всё время… Неправильный у жизни ход…»

Тогда же в третьей книге появляется расстрелянный три года назад Харлампий Ермаков – под собственным своим именем. Так Шолохов его реабилитировал: я этого казака любил, пусть живёт вечно.

В октябре съездил в Москву: разобраться с переизданиями, переводами, очередными слухами и нападками, перспективами выхода третьей книги романа. Встречался с Левицкой, та пересказала Шолохову свои разговоры с писателем Фёдором Панфёровым: «Вот вы дружите с Шолоховым, убедите его, чтобы он закончил “Тихий Дон” тем, что Григорий станет большевиком. Иначе “Тихий Дон” не увидит света». – «А если это не соответствует жизненной правде?» – «Всё равно – так надо. Иначе ему несдобровать».

Вот так вот! Несдобровать. Панфёров был весомой фигурой в литературе тех лет.

Шолохов вернулся домой злой, несломленный. Он ещё ответит Панфёрову.

Вскоре Маруся забеременела. Так жизнь берёт своё: человека душат, чтоб духу его не было, – а росток норовит дать побег: продолжиться, не пропасть.

В ноябре он снова приехал в Москву: вовсю шла работа над окончанием фильма «Тихий Дон». Снова перехватило горло при виде Цесарской – словно сам всё больше обращался в Гришку Мелехова при виде воплощённой Аксиньи: как бы не сорваться, не пойти по следам своего же персонажа – когда дома беременная любимая жена.

Господь от этой ошибки уберёг. Но от другой – нет.

В том ноябре судьба свела, – пока ещё не лично, – Шолохова и Андрея Платонова. Они не были знакомы, и сведений о том, что Шолохов читал первые книги Платонова тоже нет: много всего выходило тогда, мог поначалу и не заметить.

Платонов (настоящая фамилия – Климентов) был на шесть лет старше Шолохова, он родился в Воронеже в 1899-м – в один год с Леонидом Леоновым, Артёмом Весёлым, Юрием Олешей, Константином Вагиновым и Владимиром Набоковым. То был на редкость урожайный год для русской литературы, будто новый век впрок заготовил себе летописцев. Участвовал в Гражданской, служил в ЧОНе. В 1920 году вступил в партию, но в следующем его исключили за нарушение партийной дисциплины. С 1923 по 1926-й работал инженером-мелиоратором и специалистом по электрификации сельского хозяйства. В числе прочего руководил строительством трёх электростанций. В 1926-м переехал в Москву. Через год вышла его книга «Епифанские шлюзы», в 1928-м – «Сокровенный человек», в 1929-м – «Происхождение мастера».

В том же году в сентябрьском номере журнала «Октябрь», где уже главенствовал Фадеев, был опубликован рассказ Платонова «Усомнившийся Макар». Согласно сюжету, наивный человек Макар едет в Москву, и обнаруживает в огромном социалистическом строительстве слишком много бюрократического абсурда.

Сталин прочитал рассказ и пришёл в сильнейшее раздражение. 11 ноября 1929 года драматург, рапповец Владимир Киршон на заседании комфракции