огромный меч и вышел защищать своё чадо. И даже гвардейцы Судебной Палаты, чье воинское мастерство оттачивалось бесконечными тренировками и муштрой, поначалу вынуждены были отступить, обескураженные столь яростным сопротивлением. Однако в конце концов они справились с кузнецом, но тут ему на подмогу с топором в руках примчался брат Сесилии. Молодой человек не сумел пролить ни единой капли крови гвардейцев, но те, уже и так порядком взбешенные битвой с кузнецом, в которой они потеряли трех своих товарищей, обошлись с парнем очень сурово, а говоря проще они забили его до смерти. Причем навир, младший судья сопровождающий каждый отряд судебной гвардии, практически санкционировал и одобрил это убийство, возложив всю вину на приспешника ведьмы. Естественно, после всего этого, Хаг не ожидал что Сесилия будет относиться к судейским по крайней мере равнодушно. Но она была довольно спокойная и молчаливая девушка и трактирщик верил, что с ее стороны никаких неожиданных фортелей ожидать не приходится. У него мелькнула мысль про тихий омут и тех кто в них водится, но он не стал на ней задерживаться, считая что это не тот случай.

После этого, для пущей убедительности взяв сына за левое ухо и потянув вверх, он веско, с расстановкой произнес:

— И не вздумай что-нибудь спереть у судьи. Иначе, клянусь грудями синеокой Миранды Тулунской, вскормившей четырнадцать богатырей Тулуна, я запру тебя в подвале на пять дней. — Немного подумав, Хаг добавил: — И не сметь клясться грудями синеокой Миранды.

Впрочем, с досадой сказал себе трактирщик, у судей и спереть-то нечего. Им ведь ничего не нужно иметь при себе, они все могут взять у кого угодно. Сволота.

Он отпустил отпрыска. Мелиг, потирая ухо, с мрачным видом отошел в угол.

Слова о грудях Миранды Тулунской, героини народного эпоса, напомнили Громми Хагу о Розе — его молодой служанке, в чьи обязанности входило разносить еду и питье гостям, убирать со стола и мыть посуду.

— Так, а где Роза? — Поинтересовался хозяин «Одинокого пастуха».

— В зале, — ответила его супруга.

— Вернется, доходчиво ей объяснить чтоб при судье вела себя как святой агнец. Ляжками не сверкать, задом не вертеть, грудь на стол не вываливать. Свою жену этот судья собственноручно заклеймил и продал шинжунским работорговцам.

— Да ну, а за что? — Воскликнула Глория.

— За то что вертела задом.

Элен Акари и ее похититель стояли во дворе постоялого двора. Мастон Лург задумчиво смотрел на девочку.

— Послушай, — наконец сказал он, — мы собираемся провести некоторое время в общественном месте. Я надеюсь все пройдет без эксцессов.

Ярко-синие глаза девочки встретились с зелеными глазами судьи.

— С чьей стороны? — Дерзко спросила она.

— С твоей, Элен, с твоей. — Усталым голосом ответил судья. — В своем поведении я вполне уверен.

— Я бы на вашем месте не была столь уверена. Вдруг вам приглянется кто-нибудь еще. Вы наброситесь на него, свяжите и тоже повезете его на продажу к Верховному претору.

— Послушай, Элен, я бы очень хотел чтобы ты воздержалась…, — раздраженные слова Лурга были прерваны появлением хозяина постоялого двора.

Спустившись с крыльца, Громми Хаг бросился навстречу гостям. Весь его вид однозначно говорил о том насколько он потрясен, рад и взволнован неожиданной встречей с таким прекрасным человеком, как королевский судья города Туила.

— Господин инрэ, — восторженно проворковал он. При этом трактирщик невероятным образом умудрился в интонацию своего голоса вплести тонкую нотку презрительной усмешки, означавшей естественно только одно: «Какой же ты все-таки жалкий Лург, без рода, без имени, без какого-нибудь пусть даже самого завалящегося титула». Такое мимолетное чувство возникло у главы правосудия Туила. Ну конечно же так оно и было на самом деле, ведь не зря же трактирщик назвал его не господин судья, а именно господин инрэ — таким, согласно кво-перечню, был статус человека, занимавшего должность главного королевского судьи целого города, но при этом не имеющего никакого аристократического титула. «Да, да, — говорили улыбающиеся глаза Громми Хага, — ты такой же босяк как и все мы. Бывший чернопузый крестьянин с соломой в волосах и не знающий нижнего белья».

Мастон Лург приказал себе взять себя в руки. Он вполне отдавал себе отчет, что все это лишь в его воображении. Просто это всегда было больным вопросом для него. Как бы он ни старался, но высшие круги общества, куда были вхожи лишь потомственные аристократы, для него всегда были закрыты. Впрочем, он надеялся скоро это изменить. Он правда еще не решил, что он попросит у верховного претора: герцогство или графство.

— Я очень рад видеть вас и ваших спутников, — между тем продолжал трактирщик, — в моей гостинице. Это такая честь для нас. Вы не представляете как обрадовалась моя жена. Клянусь…, — тут Громми Хаг на миг споткнулся, ибо чуть было снова не поклялся грудями народной героини, — шляпой святого Патрика, мы все так взволнованы, господин судья.

Эта откровенная лесть вызвала у Мастона Лурга чувство отвращения. Он покосился на девочку, которая конечно же прекрасно видела всю лживость этих слов и вне всякого сомнения усмехалась про себя.

— Да-да, я тоже рад что мы заехали к тебе Громми, — поспешно ответил судья. — Надеюсь «Одинокий пастух» процветает?

Трактирщик открыл было рот чтобы сказать, что раз уж сюда заезжают такие гости как уважаемый господин судья, то конечно же гостиница процветает, но Мастон Лург не дожидаясь его ответа, продолжил:

— Это моя двоюродная племянница, госпожа Элен и мой слуга Галкут. Мы желаем хорошей трапезы, несколько часов сна и свежих лошадей.

— Конечно, господин судья, — ответил Громми Хаг уже не столь жизнерадостно и посмотрел в сторону четырех прекрасных коней, запряженных в черную карету с эмблемой Судебной палаты.

Глава туилского правосудия заметил этот осторожный взгляд.

— В чем дело? — Подозрительно спросил он.

Согласно “брильянтовому” указу, трактирщик должен был в обязательном порядке держать у себя как минимум восемь свежих лошадей для неотложных государственных нужд, в число коих входили и нужды людей Судебной палаты. За это королевские налоги для владельца постоялого двора снижались на некоторую величину, впрочем весьма незначительную.

Трактирщик жалобно поглядел на королевского чиновника.

— Господин судья, сразу целых четыре лошади…, — промолвил Хаг.

— Целых четыре?! — Воскликнул Лург. — Если не ошибаюсь, на такое заведение как твое возлагается обязанность держать наготове сразу целых восемь лошадей для нужд Его Величества и государства. Разве не так?

— Господин судья, но сейчас в разгаре полевые работы, крестьяне бедствуют.

— Неужели? И поэтому ты, охваченный христианским милосердием, спешишь нажиться на их бедствиях, сдавая им втридорога в аренду лошадей. Так что ли?

— Господин судья, ну как вы можете говорить