Армия добра насчитывала чуть менее восьмисот человек. Поначалу Павел считал, что это слишком много, что таким количеством бойцов трудно управлять и на поле боя они будут скорее мешать друг другу, чем помогать. Но большие учения показали, что воители сражаются не так плохо, как он ожидал поначалу. К сожалению, на учениях были жертвы — граф Гмохиур, изображавший императора, отбил первую атаку, забрав жизни семи воителей, в том числе одного танка, не Устина, а совсем другого воителя, из роты графа Ксоука. А потом Гмохиур спокойно сдался, не ожидая второй атаки, которая, без сомнения, стала бы для него последней. Причем последней не только в бою, но и в жизни — воочию увидев первую кровь, воители озверели, вряд ли они стали бы брать Гмохиура живым.

После боя Гмохиур зашел на командный пункт, выразил Павлу восхищение и неожиданно сам попросился командиром взвода к Ксоуку.

— Я был не прав, — сказал он. — Я не сразу понял, что толпа крыс может завалить могучего кабана, если крысами управляет мудрый вождь. Лорд Павел, вы — истинный потрясатель вселенной. Мне не хватило мудрости признать это сразу, но теперь я ясно вижу свою ошибку. Мир перевернулся, больше нет правил и законов, понятие чести более не действует. Отныне сила воителя не играет большой роли, куда важнее умение управлять подчиненным войском. А в этом умении я намного слабее сэра Ксоука, но я хотел бы повысить свое мастерство. Раньше я думал, что честь воителя не позволит пойти этим путем, но я был не прав, чести больше нет, отныне есть лишь мастерство и дисциплина.

— Приятно слышать от тебя такие слова, — ответил Павел, — но коней на переправе не меняют. Мы вернемся к этому разговору после битвы, а пока оставайся на своем месте, под началом герцога Хортона.

Услышав пословицу про коней, Гмохиур неожиданно просветлел лицом, как будто услышал изысканный комплимент. Только потом Павел сообразил, что раз слово «конь» присутствует в языке воителей, оно что-то означает, и, скорее всего, это какое-то мифическое существо, сравнение с которым весьма почетно.

Между тем армия добра двигалась к цели. Обеспечить это движение оказалось куда сложнее, чем предполагал Павел, выступая в поход. Он совсем упустил из виду, что должность зама по тылу в земных армиях предусмотрена не зря. Двигаясь походной колонной, восемьсот воителей производили эффект, сходный с пролетом стаи саранчи средних размеров. Как выяснилось на второй день похода, холопы, имевшие несчастье оказаться на пути армии, чисто технически неспособны накормить всех воителей. На военном совете Хортон предложил употреблять в пищу не результаты труда холопов, а самих холопов, дескать, цель оправдывает средства. Павел не сразу понял, что Хортон пошутил, а графы почти все приняли слова герцога за чистую монету и стали высказывать аргументы типа «тогда придется тратить столько магической силы для предотвращения эпидемий, что лучше поголодать». В который раз Павел убедился, что у местных воителей сложились весьма специфические представления о добре.

В конечном итоге решили развернуть армию в четыре колонны, идущие параллельными курсами, каждая со своими дозорами, головными и боковыми. В принципе, от дозоров можно пока отказаться, но лучше оставить походный порядок без изменений — пусть бойцы привыкают. Надо продумать систему гонцов, поддерживающих связь между командирами колонн, и еще систему продразверстки, чтобы не тратить слишком много времени на отбирание еды у холопов. Как же тяжело приходится земным военачальникам, восемьсот человек — это усиленный батальон, даже не полк, а каково командующему армией управлять десятками тысяч людей? Впрочем, в земных армиях все эти технологии давно отлажены, не приходится каждый день изобретать велосипед.

Хорошо еще, что с боевой подготовкой все в порядке. Каждый день четыре часа посвящались взводным и ротным учениям, воители учились военному делу с большим энтузиазмом, и результаты были выше всяких похвал. Ни один герцог не устоит против такой силы, но император — к сожалению, не герцог, это нечто совсем другое, совершенно непостижимое.

Жаль, что герцога Хина пришлось прикончить. Из всех знакомых Павла (если скоротечный бой можно назвать знакомством) только он один был лично знаком с императором, все остальные знали верховного правителя вселенной лишь по легендам. А эти легенды никак не могут быть правдой, слишком много в них противоречий и явных преувеличений. Если сложить все мифы об императоре воедино, вырисовывается то ли полубог, то ли Кощей Бессмертный — совершенно нереальное существо, которое так далеко ушло по пути высокой магии, что почти утратило человеческую природу. Например, все сходятся на том, что император не имеет личного удела, у него нет ни рабов, ни холопов, снабжающих его едой и всем прочим, необходимым для жизни. Он просто обитает на горе, а иногда, раз в триста лет, спускается вниз, и чаще всего это приводит к тому, что один из герцогов отправляется в перерождение, а один из графов становится герцогом. Но как император получает информацию, кого следует зачистить, а кого продвинуть? Ни одна легенда не говорит об этом ничего определенного, считается само собой разумеющимся, что император и так все знает, на то он и император. С другой стороны, он проводит зачистки точно так же, как и любой другой воитель, с помощью обычной боевой магии. Просто его магия сильнее.

Чем выше поднималась над горизонтом гора Губерт, тем сильнее Павла одолевали сомнения. До решающего сражения оставались считаные дни, а он все еще не представлял в полной мере, с чем связался и на что идет. Так было и раньше, но раньше ситуацию контролировал Хортон, а теперь он говорит, что понимает не больше Павла, и не похоже, что он врет. Хорошо быть фаталистом, как Хортон: дескать, хорошее перерождение мы себе обеспечили, а большего и не надо. Но Павел не готов рассматривать героическую смерть как достойное завершение похода. Может, не стоило так сразу выступать в поход? Выслать сначала посольство какое-нибудь… Хотя о чем можно договариваться со сверхъестественным существом, всезнающим и всесильным? А если оно не всезнающее и не всесильное, то зачем с ним договариваться, если можно уничтожить?

Очень странное и неприятное чувство — вроде бы нет явных причин менять уже принятое решение, но никак не удается отделаться от ощущения, что оно ошибочно, что нужно было делать все по-другому. А когда начинаешь думать, как это — по-другому, понимаешь, что лучше не получится, и, в конце концов, приходишь к выводу, что правильного решения нет. Как же это достало… Скорее бы уж эта гора чертова…

Он открыл глаза. Сторожевое заклинание прервало медитацию — кто-то приближался к священной горе. Судя по текущей напряженности силовых линий, этот кто-то еще далеко, есть еще время привести себя в порядок и подготовиться к встрече.

Эфемерная жизненная сила, равномерно разлитая по всему телу, да и не только по телу, сконцентрировалась в области неподвижного сердца, оно вздрогнуло, сократилось, и кровь побежала по жилам, вначале неторопливо, но все быстрее и быстрее. Чувствовать пульс странно, он всегда долго привыкал к этому, выходя из спячки. Особенно сильно это напрягало в первые два-три тысячелетия, потом он привык.