Я хлопнул себя по лбу:

— Кстати, герцог… Хорошая новость! На днях в армию по моей настоятельной просьбе приезжает верховный инквизитор кардинал Дитрих. Он великий миротворец, вы наверняка о нем могли что-то слышать. Он и думать не хочет о войнах между христианскими королевствами! И без колебаний ставит вопрос об отлучении от церкви наиболее воинственных. Думаю, он будет всецело на вашей стороне… В смысле, на стороне быстрого погашения конфликта извинениями и покаянием. Ну, вы же знаете церковь с ее всепрощением!.. Для нее раскаяние в грехе — самое важное, за раскаяние прощается все.

На бледном лице герцога вспыхнули глаза, я видел в них безумную надежду, что да, церковь все остановит и спасет его за признание вины и щедрый дар монастырям.

— Тогда, — сказал он, — я откланиваюсь и постараюсь дождаться великого инквизитора.

— Разумно, — сказал я, — со своей стороны постараюсь притормозить с продвижением войск… Мне вообще-то не нравится топать обратно слишком уж издалека!

Герцог отвесил учтивый поклон и вернулся к своему коню. Лорды ждали, рассматривая моих военачальников, а когда герцог развернулся и послал жеребца рысью прочь, двинулись за ним следом, с моими раскланивались очень учтиво и без признаков вражды.

Я наблюдал, как они красиво уносятся на запад, Альбрехт подошел и встал рядом, следом подошли и другие лорды и военачальники.

Граф Меганвэйл сказал с неудовольствием:

— И зачем вы себя так принижали перед герцогом? Мы от вас требуем того, мы вас бесчеловечно заставляем делать это…

— Я говорил герцогу, — объяснил я, — но адресовал его лордам.

Он хмыкнул:

— И что?

— А вы думаете?

Он пожал плечами:

— Побурчат, позавидуют, что у вас лордам такое своеволие, тем и кончится.

— Вряд ли, — сказал я. — Не в этих условиях. Они и так втихомолку винят герцога за неразумное поведение, из-за чего наше вторжение стало неизбежным.

— Надеетесь на раскол?

— Очень, — ответил я.

— Да, это нам бы облегчило, — согласился он.

— Я на это не просто рассчитываю, — сказал я наставительно, — я над этим работаю.

Армия продолжала двигаться тремя мощными клиньями. Иногда местные бароны успевали собрать дружины и выставить навстречу, но их сшибали, практически не замедляя ход.

Я подумал, что сэр Растер с его вспомогательным контингентом троллей будет очень доволен, большими войсками руководить не силен, а вот во главе небольших отрядов он просто незаменим.

До столицы, Истанвила, осталось трое суток пути, когда сторожевые отряды сообщили, что примчался на взмыленном коне очень знатный ламбертинец и просит срочной аудиенции.

Я с Альбрехтом и Меганвэйлом рассматривал карту, намечая, как сомкнуть кольцо вокруг столицы. Они оба насторожились и посмотрели на меня.

— Выйду навстречу, — сказал я. — Не стоит, чтобы он видел нас за картой. Пусть наша операция возмездия выглядит все еще прогулкой.

— Не перехитрите себя, — сказал Альбрехт, — ваше высочество.

Я вышел на свежий воздух, успел отойти к костру, где усталые после изнурительного перехода воины жарят мясо, переговорил с ними.

Прогремел сухой стук копыт, в лагерь влетел на взмыленном коне всадник в легких доспехах, без шлема, ветер красиво треплет волосы, с плеч ниспадает плащ с вычурным гербом.

Он спрыгнул на скаку и, бросив повод одному из воинов, бросился к нашему шатру. Я наблюдал настороженно, прикидывая, что могло случиться, если вдруг не то, на что рассчитываю в коварных планах, далеких от рыцарского разрешения ситуации, и выстраивая доводы веером, как карты, чтобы в нужный момент выхватывать самые подходящие.

Через некоторое время, когда ему объяснили, что мое замечательное высочество не сидит в шатре, а отечески заботится о воинах, он выскочил и оглядывался так судорожно, словно от того, увидит меня сейчас или через минуту, зависит существование всего герцогства.

Кто-то из воинов указал ему в мою сторону, как я видел краем глаза, он бросился ко мне со всех ног.

— Ваше высочество! — вскричал он загнанным голосом. — Граф Дэниэл Чарльз, лорд Кандорска и Святой Пустоши…

Я прервал:

— Да, вы были в свите герцога. Вижу, вы крайне спешите, что случилось? И оставьте церемонии ввиду чрезвычайных обстоятельств, можете говорить без предисловий.

Из шатра вышел Альбрехт и посмотрел на меня с укором, но я ответил взглядом, что, дескать, полминуты ничего не дадут, зато покажут меня демократом и продемонстрируют мою готовность все бросить и внимательнейшим образом слушать этого графа, что ему, несомненно, польстит, а мою репутацию приподнимет еще выше, хотя она и так уже выше некуда, в небосвод уперлась.

Граф вскричал с благодарностью:

— Спасибо, ваше высочество!.. Я спешу сообщить вам, что после вашей проникновенной и столь мудрой речи мы задумались еще больше о действиях нашего сюзерена. Он был не прав, схватив вашу жену и заключив ее в темницу. Это мы говорили и раньше, но он не хотел слушать. А теперь мы видим, к чему это привело…

— И? — спросил я.

Он сказал жарко:

— Мы собрались и решили отстранить его от трона!..

Я сказал медленно:

— Да, он это заслужил. Но… что вы ждете от меня?

Он сказал быстро:

— Чтобы вы остановили продвижение ваших войск!.. Герцог больше не сюзерен Ламбертинии. Мы изберем более достойного, мудрого и осмотрительного государя.

— Простите, сэр Чарльз, — сказал я с сильнейшей неловкостью в голосе, — у меня нет оснований не верить вам, безусловно достойному патриоту Ламбертинии! В вашем лице я вижу черты благороднейшего человека, а в ваших глазах горит огонь веры в справедливость и демократические ценности донельзя гуманного общества, которые мы все, естественно, а как же, разделяем. Однако, чем общество гуманнее и демократичнее, тем меньше доверия честному слову, а также слову чести. Требуются неопровержимые доказательства подлинности случившегося, уж извините, но таковы правовые процедуры в правовом обществе.

Он вспыхнул, но сдержался, спросил отрывисто:

— Какие еще вы хотите гарантии, если моего слова чести недостаточно?

— Мне достаточно, — заверил я, — потому что я сам рыцарь и даже паладин! Но я еще также избранный рыцарством Армландии на высокий пост гроссграфа, потому я и подотчетен, и контролируем, и отвечаем. Именно армландские лорды спросят у меня, а где… ну, пусть не голова герцога, то хотя бы он, связанный и в кандалах?

Он стиснул челюсти, сказал с усилием, подавляя гнев:

— Нам кажется, вы слишком много дали воли… своим подданным.