Центр Рейкьявика, симпатичного города со 120.000 жителей, походил на типичную скандинавскую деревню, хотя и больше размером. Путешественника встречали изогнутые улочки, аккуратные, обшитые деревом дома с цветными крышами, магазины для туристов и местных жителей, люди в сапогах, парках, с шарфами и шерстяными шапками, натянутыми на уши. Не так, как в Гштаде или Аспене[22], но погода здесь достаточно холодная, чтобы можно было кататься на лыжах на покрытых снегом горах, вырисовывающихся на горизонте.

Бобби часто ходил в свой любимый ресторан «Анесту Гросум» — «Первый Вегетарианский», расположенный всего в двух кварталах от него, и поднимался по ступенькам на третий этаж в помещение тыквенного цвета. Еда размещалась за прилавком, как в кафетерии, и он просто указывал на то, что ему было нужно. Официантка, похожая на актрису Шелли Дюваль, улыбалась и передавала ему поднос с выбранными блюдами. Порции были огромными.

Когда Бобби, как обычно, приходил в ресторан в два часа дня, посетителей было еще мало: какой-нибудь датский хиппи, пара американских туристов и стайка местных девушек, занятых, как им казалось, важной болтовней. Всегда раб привычки, Бобби направлялся к любимому столику у окна, выходившему на боковую улочку с несколькими березами и кустами еще не зацветшего можжевельника. Прежде чем сесть, он шел к кулеру и наливал себе бутылочку натурального пива «Оксфорд Голд», а когда садился за еду, то принимался за чтение. Его увлекла книга «Миф прогресса» Джорджа Хенрика вон Райта — финского философа и преемника Людвига Виттгенштейна из кембриджского университета. Моральный пессимист вон Райт задавался вопросом: могут ли материальные и технологические достижения вообще считаться «прогрессом». Бобби нашел экземпляр на английском языке в местном магазине Bókin («Книга»), мысли автора упали на подготовленную почву. Его настолько увлекли идеи вон Райта, что, найдя экземпляр книги в том же магазине на исландском языке, он подарил его своему новому другу Гардару Сверриссону.

Был ли это тот самый Бобби Фишер, который предположительно знал в жизни только шахматы, и бросивший среднюю бруклинскую школу? Он походил на того Бобби Фишера, каким он был десятилетия назад — умные глаза, небольшое утолщение на правой стороне носа, широкие плечи, походка в раскачку, но этот Бобби Фишер огрубел, голова полысела и образовался небольшой живот — мужчина уже в конце средних лет, познавший если и не трагедию, то суровые испытания. Что-то в его облике напоминало о собаке, с которой плохо обращались, и которая только что сбежала от своих мучителей. Над его правой бровью заметна шишка размером с кончик большого пальца. Он редко улыбался, возможно, смущаясь своих плохих и недостающих зубов; он никогда не смотрел на себя в зеркало, поскольку ему не нравилось отражение. Но главная несообразность заключалась в том, что Бобби Фишер — великий шахматист, которого многие считали неучем, не знавшим ничего, кроме игры («Фишер почти слабоумный», — вполне всерьез выразил свое мнение Мартин Гарднер, писавший для журнала «Сайентифик американ»[23]) — читал философский трактат.

Многие люди, не получившие систематического образования, в зрелые годы испытывают желание углубить свое понимание мира, они возвращаются в школу или начинают заниматься самообразованием. Бобби влился в их ряды по внутренним мотивам. «Ларри Эванс как-то заявил, — прокомментировал Бобби, — что я ничего не знаю о жизни; всё, что я знаю — это шахматы, и он был прав!» Пребывая в ином настроении, Бобби как-то сказал, что ему иногда хотелось бросить шахматы, «но чем мне тогда заниматься?»

Отсутствие у Бобби образования хорошо известно, об этом постоянно писала пресса, но никто не знал, что после завоевания титула чемпиона мира в возрасте 29 лет, он начал систематически постигать внешахматные знания. История, политика, религия, государствообразование и текущие события стали объектами его пристального интереса и все 33 года, прошедшие от его первой остановки в Рейкьявике до второго «пришествия», он проводил бо́льшую часть своего свободного времени за чтением и накоплением знаний.

Некоторые исландцы отмечали, что с ним можно обсуждать любую тему. Он говорил и о Французской революции, и о сибирском ГУЛАГе, о философии Ницше и речах Дизраэли.

Проведя в «Анесту Гросум» часа два за едой и чтением, а также покончив с двумя порциями skyr, обильно сдобренными взбитыми сливками, Бобби непременно направлялся в Bókin. Этот магазин — воплощение мечты книгочея, отличатся долей эксцентрики: набитая кукла обезьяны в очках сидела снаружи магазина, держа в лапах книгу; здесь находились тысячи букинистических книг, в основном на исландском языке, но много и на английском, немецком и голландском, некоторые о предметах столь загадочных, что мало кто мог понять или оценить их: например, брачные привычки «топорика» — национальной птицы, или анализ надписей на церквях Хейдельберга. Узкие проходы между полками извилисто пронизывали всё помещение магазина, а в середине основного зала располагался огромный холм более пяти футов высотой из книг, случайным образом накиданных и ярусами ниспадающих к полу, поскольку просто не хватало места. Шахматных книг было не больше дюжины.

Каждый день Бобби забирал в магазине накопившуюся почту, которую хранили для него за прилавком. Обменявшись парой слов с хозяином Браги Кристийонссоном, он направлялся к своему месту в конце одного коридора шириной не более трех футов, по сторонам сжимаемого низкими полками с книгами и старыми номерами «National Geographic». Возможно, в знак уважения к знаменитому гостю, Браги поставил потрепанный стул в конце коридора, и Бобби садился на него рядом с оконцем, выходившем на приемную тату-мастерской через улицу, и читал, погружаясь в мечты — иногда по-настоящему засыпая — нередко, почти до закрытия магазина. Это был его дом. «Хорошо быть свободным», — написал он другу.

Бо́льшую часть чтения Бобби посвящал истории, от «Подъема и падения римской империи» до «Подъема и падения третьего рейха»; он размышлял над книгами о сражениях, начиная с времен древней Греции и кончая Второй мировой войной и теорией заговоров из книги «Секретные банкиры Гитлера: как Швейцария богатела на нацистской Германии», а также антисемитскими трактатами вроде «Еврейские ритуальные убийства». Возможно, жадно «проглатывая» книги, он пытался найти свое место в истории, но, более вероятно, это был поиск понимания, осознания себя, как частного, в сложной структуре общего мироустройства — «полной катастрофы», как вымышленный грек Зорба перцептивно себя охарактеризовал.

Не успел Фишер обосноваться в Исландии, он еще только распаковывал чемоданы (содержавшие мало вещей: только одежду и книги, приобретенные им в Японии), а Янош Кубат, помогавший организовать матч Фишер-Спасский в 1992 году, объявил о скором начале его матча с другом Палом Бенко. Кубат сообщил агентству РИА (Русское новостное агентство), что матч пройдет в городе Мадьярканиша, расположенном на границе Венгрии и Сербии, где Бобби проживал в течение нескольких месяцев в 1992 году. Кубат утверждал, что у матча есть спонсор и место его проведения определено. Оставалась одна проблема: Фишер ничего не знал о матче. У него имелись разногласия с Кубатом в августе 1993 года по моральным основаниям, согласно Бобби, и они больше не разговаривали. Но что еще более важно, Бобби не собирался покидать Исландию из-за угрозы экстрадиции в США.