Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В соседнем от библиотеки квартале располагался тайский ресторан «Круа Тай», где Бобби обедал два-три раза в неделю. Находившийся вне туристических маршрутов, ресторан был опрятен и уютен, со стенами в темных тонах, громадным слоном, покрытым серебряными блестками, и другими декорациями из Таиланда, и скупым освещением, устраивавшим его глаза. Бобби нравились рыбные блюда с овощами и рисом. Ему нравилась и владелица ресторана — умная и подвижная таитянка по имени Соня, и он настаивал, чтобы обслуживала его только она. «Где хозяйка?», — спрашивал он еще на входе, зная, что она принесет ему любимое блюдо и напиток без напоминаний. Был только один продукт, который Бобби решительно отказывался принимать: исландская бутилированная вода. Он утверждал, что ему от нее плохо. И пил только пиво или чай. После того, как он целый год посещал ресторан, Соня робко попросила его о совместном фото, но получила отказ.
Бобби никому не рассказал, даже ближайшим друзьям, о «Круа Тай» — хотя и так одинокий, он часто предпочитал и обедать один. Подобно Томасу Джефферсону в «Белом Доме», он получал удовольствие, находясь в компании самого себя, от возможности читать или созерцать книги, размышлять и вспоминать. Парадоксально, но дискомфортное одиночество он чувствовал в компании с другими.
У Бобби имелся внутренний конфликт: он одновременно хотел уединения и внимания; последнее — еще с детских лет. Ему постоянно требовались знаки обожания, или, по крайней мере, внимания. Однажды в даунтауне Рейкьявика его спросили о дороге заблудившиеся американские туристы. «Ха, они не знали, кто я такой», — сообщил он разочарованно Эйнарссону. «И это — американцы!» В другой раз просто из желания сменить обстановку он на автобусе отправился в маленькую рыбацкую деревню под названием Гриндавик, расположенную рядом со знаменитой Голубой Лагуной — Бобби любил погружаться в водоем, заполнявшийся водой горячего источника. Он оставался в гостинице несколько дней. Официантка в ресторане была настроена дружественно, тем более, что посетителей было немного. «Вы знамениты?», — спросила она, вероятно, что-то почувствовав, а может быть, просто видела его фото в «Моргунбладид» или другой газете. «Возможно», — с напускной скромностью ответил Бобби. «И чем вы знамениты?». Еще больше скромности: «Настольная игра». Девушка на секунду задумалась, а затем выпалила: «Вы — мистер Бинго!» Бобби ее ответ обидел.
Бобби продолжал обедать в «Анесту Гросум», но изменил маршрут прогулок: теперь он шел вокруг Городского озера, наблюдая за тем, как дети кормят уток, гусей, за крикливыми лебедями, переплетавшимися своими шеями, а затем направлялся в библиотеку. Обычно его прогулки не имели четкой цели: для него они были сродни медитации — шанс подумать ни о чем — и он гулял даже пронзительно холодными зимами. В большинстве парков имелись скамейки, и если погода позволяла, он садился на одной из них, читал, думал, и просто был, занятие не столь уж атипичное для мужчин, входящих в старость.
Некоторые исландцы утверждали, что видели Бобби ночью, бродящего, подобно привидению, по пустынным и продуваемым ветрами улицам близ Старой Гавани — словно Чарльз Диккенс, рыскающий по докам Лондона — потерянного в мыслях, слегка прихрамывающего, но идущего быстрым шагом, — такой одинокий, словно он пересекал заброшенные, покрытые лавой пространства внутренней Исландии. Ночные гуляния Бобби были эхом вечерних прогулок в Нью-Йорке или Пасадене, и продолжением привычек детства, когда до утра он изучал шахматы, а затем спал до полудня и даже позже.
Возможно, именно тогда, через год-полтора после приземления в аэропорту «Кефлавик» свободным человеком, Бобби начал ощущать, что Исландия стала его личным островом Дьявола: раз туда попал, выбраться невозможно. Дэвид Оддссон считал, что Фишер чувствовал себя «в ловушке» — в Исландии в целом, и в Рейкьявике в частности. «Я городской человек, — говорил о себе Оддссон, — и проводил бо́льшую часть времен» в Рейкьявике. Но если бы мне запретили выезжать за его пределы, то именно этого я бы и хотел. Я бы почувствовал себя “в ловушке” в Рейкьявике, и именно так себя ощущал Фишер в Исландии». Гардар Сверриссон сказал, что для Бобби Исландия стала «тюрьмой».
К концу второго года проживания в качестве гражданина Исландии, он начат ворчать на страну и ее людей. Ему не хватаю Европы и тамошних друзей, но он не смел покидать пределы выходящей в океан гавани из страха, что его могут захватить и выдать США. «Интерпол» — международная полиция — пометил его флажком, как подлежащего аресту в любом из 368 аэропортов мира.
Найти постоянное место для проживания в Исландии оказалось трудным делом. Первое жилище Бобби, меблированная квартира по субаренде на шесть месяцев, было идеальным: оно находилось в даунтауне, имелась терраса, из окна открывался неплохой вид, недалеко располагались магазины и рестораны. Поскольку Бобби не обедал дома — он никогда не готовил сам — для него было важно жить вблизи нескольких ресторанов. «Еде он придавал очень большое значение», — сказала Жужа Полгар, описывая его житье-бытье в Венгрии. Так было всегда, где бы он ни жил, и спокойные обеды с едой, которая нравилась, обрели еще большее значение в Исландии.
Когда владелица жилья вернулась из-за границы, она, как и было оговорено, известила Бобби, что ему нужно выехать. Хотя он и понимал, что уезжать нужно, покидать удобную квартиру не хотелось. Эйнарссон убедил хозяйку позволить Бобби пожить у нее еще полгода, но было понятно, что нужно искать новое жилье. Эйнарссон и Сверриссон стали сопровождать Бобби в различные кондоминиумы, высматривая жилье для покупки. В типичной для него манере, он подходил к покупке своего первого жилья как к шахматной партии: прежде чем сделать ход, всё должно быть идеальным. Не приходилось удивляться, что в каждом месте он обязательно находил недостатки: одна квартира слишком близко к церкви и Бобби боялся, что утренний звон станет его будить; другая — слишком много окон выходит на улицу, и он опасался за прайвеси, третья — чересчур «высоко», и ему не хотелось зависеть от лифта. Четвертое предложение казалось идеальным, но Бобби ощутил что-то «неправильное с воздухом». Он уверял, что его легким этот воздух вреден. Во время инспекции пятого дома над ними пролетел лайнер, на что последовало немедленное вето «слишком шумно». Наконец, одно жилье вроде бы «имело шанс», но уже друзья его быстро отговорили, поскольку находилось оно над развеселым секс-шопом. Это Бобби как раз не волновало, так как магазин открывался вечером, а потому утром всё должно быть спокойным. Эйнарссон и Сверриссон, однако, указали, что квартира находилась в крайне запущенном состоянии и потребует ремонта на несколько десятков тысяч долларов. Бобби покривился, и отказался от покупки.
Наконец он остановил свой выбор на квартире в доме Гардара Сверриссона на улице Эспергерди в жилом районе в восточной части Рейкьявика. Пешком до даунтауна далековато, но можно добраться двумя автобусами. У варианта имелось два минуса: квартира располагалась на десятом этаже (и Бобби ранее сказал — высоко), и кроме того он уже отверг именно этот вариант из-за «плохого воздуха». Voila! Чудесным образом высота и плохой воздух уже его не беспокоили — по необъяснимой причине. Он просто переменил свое мнение.