исследовал воздействие музыки на психосоматику человека. На двух молодых актерах, впоследствии прославленных и народных, изучал различные эмоциональные состояния. Модный драматург приглашал отца в ЦДЛ и в ВТО и расспрашивал об опытах на крысах, на собаках; особенно крысы драматурга интересовали. Люди иных профессий были также в знакомых у Аркадия Станиславовича. Некоторые запросто звали его Кадя – в их компаниях имена-отчества не были приняты. Среди них, насколько мне сейчас вспоминается, был директор сталелитейного завода, два или три секретаря обкома, сотрудники аппарата ЦК и, как я догадываюсь, несколько человек из «Конторы». Во всяком случае, не будучи членом партии, отец никогда не испытывал затруднений в выездах за границу. Да и некоторые его психофизиологические изыскания наверняка могли представлять интерес для работников «невидимого фронта».

– Люди эти дома у нас не бывали, – сообщил Митя. – Потому что наука – на первом месте, друзья – на втором. А мы с мамой и Ксенечкой, боюсь, даже не на третьем. Но каждое утро за завтраком через отца, который наконец стал мне не только родным, но и пространственно близким, я, как Луна от Солнца, напитывался отраженным светом, заряжался и просвещался. Он мне как-то признался, что я для него в Ленинграде был «нераскрывшейся раковинкой». А теперь я подрос, стал раскрываться, и со мной уже, дескать, можно общаться «как с человекообразным, а не с креветкой». Похоже, я для него еще больше раскрылся, когда однажды он решил поставить на мне один из своих экспериментов. Меня обвешали электродами. Заставляли различать и предвидеть геометрические фигуры и регистрировали мои ЭЭГ, ЭКГ и КГР. Якобы я очень интересно их различал и еще лучше предвидел их появление. Отец был очень доволен экспериментом, и мои энцефало-кардио-кожногальванические портреты потом появились в научных журналах.

Дмитрий Аркадьевич снова настороженно покосился в сторону островка и продолжал, глядя в сторону Саши, но мимо него:

– С отцом мы сближались. С мамой все сильнее отдалялись…Она изменилась после того, как мы переехали в Москву. Она реже улыбалась, у нее случались приступы меланхолии… Она по-прежнему часто ходила в церковь. Но странные мысли иногда высказывала. Одной из своих знакомых она заявила: «Бог существует или не существует – не наше дело. Наше дело – вести себя так, как будто Христос за нами наблюдает и оценивает каждый наш шаг»… Среди маминых знакомых встречались те, которых называют экстрасенсами; тогда это слово произносили шепотом. Ей самой некоторые вещи как бы открывались. Бабушка, mormor, ее мама, например, лежала в больнице. И мама утром вдруг говорит: бабушка умерла. Та, как потом выяснилось, именно в это время умерла в Ленинграде… Отец же, как я уже вспоминал, «в боженьку не верил». Хотя однажды, когда у нас с ним зашла речь о вере, заявил: «Каждый серьезный ученый в конце концов неизбежно приходит к убеждению, что в законах Вселенной проявляется некое духовное начало, несоизмеримо превосходящее духовные возможности человека». Отец считал, что только сильно ограниченный человек может называть себя атеистом… Но в церковь, разумеется, не ходил. И, уж конечно, не мог допустить, что Христос за нами откуда-то наблюдает…

Сокольцев вновь покосился в сторону реки.

– Вы так хорошо рассказывали, как ваши папа и мама жили душа в душу… В моем семейном космосе сосуществовали тела. Я видел, как они перед сном, лежа в одной постели, под своими ночниками читали каждый свою книгу. Когда они оказывались за столом, они спокойно и уважительно обменивались замечаниями – так ведут себя договаривающиеся стороны на переговорах. Когда мама просила и мы ходили на кинопросмотры или театральные премьеры – отцу в любой театр была открыта дорога, – они там сидели, как зрители, у которых случайно рядом оказались билеты. Чем внимательнее я за ними наблюдал, тем удивительнее мне казалось, как орбиты этих далеких планет вообще могли встретиться. Они были из разных планетных систем… И я для мамы становился все более инопланетным. Чуть ли не астероидом…

Митя замолчал, грустно улыбнулся и объявил:

– Однажды мне стало очень обидно. И я стал переводить маму.

– То есть как это? – поинтересовался Александр.

Но Сокольцев в этот момент закашлялся.

Верингасага (21–30)

21

Большой Сокол, корабль Ингвара, первым вышел из устья Систа-реки. Но хельгов Большой Змей его скоро обогнал и первым двинулся навстречу врагу.

Это был длинный корабль, похожий на шнеку, узкий, быстрый на ходу, но борта у него были не низкие и не высокие, а по высоте средние. Нос и корма у него были обиты железными листами, доходящими до воды. Впереди у него была драконья голова, и за ней изгиб, который кончался как хвост, а обе стороны драконьей шеи и весь штевень были позолочены. Когда на Змее поднимали парус, корабль походил на крылатого дракона. Но сейчас паруса на лангскиппе не было, и корабль шел на веслах. Они были средней длины, легкие, с узкими лопастями, и взмах ими был коротким и быстрым. Киль был сделан из дуба и в середине корабля был глубже, чем на концах. Это был очень красивый и очень быстрый боевой корабль.

Хельги стоял на носу Змея. На нем был золоченый шлем и короткая кольчуга, поверх которой был красный плащ, тоже короткий. И шлем, и кольчуга были вальской работы. В левой руке Хельги держал копье, на наконечнике которого было начертано рунами Раунияр, Разящее. В правой руке у него был спат – длинный, прямой, плоский обоюдоострый меч с рукоятью из витого золота и золоченым навершием, а в узком рукаве рубахи – гибкий короткий меч или длинный нож, сакс, привязанный за рукоятку к запястью. Оба меча тоже были франкской работы. Длинный носил имя Молния Тора, короткий – Ехидна. На шее поверх кольчуги висело золотое изображение валькирии в ниспадающих одеждах. Два золотых браслета украшали запястье левой руки и предплечье правой; оба загибались по краям и назывались в народе Змеями Одина. Щита у Хельги не было.

Щиты были у стоявших слева и справа Атли Толстого и Старкада Шерстяная Рубашка. У Атли был большой и продолговатый щит, у Старкада – круглый и небольшой. За ними в носовой части расположились Олав Собака, Рагнар Рыжий, Горм Дубина, Харальд Бычий Шип, Торд из Скалы и Хлёдвир Бородач.

В центре корабля, спереди и сзади мачты, поместились Кари Детолюб, Гейр Красноносый, Торир Меч, Свипдагр Секира, Буи Тетерев, Орвар Вилобородый, Хаскульд Высокий, Скафти Воробей, Асмунд Тюлень и Хаки Стрела. Ими командовал Кари. На нем была кольчуга, похожая на ту, что была на Хельги, но длиннее, а плащ был