– Все нормально, – сказал он с этой своей улыбкой.

– Это не значит, что мне не понравилось то, что сейчас было.

– Все нормально, не переживай.

Не целуя ее и даже не взглянув на нее, он встал и пошел к двери. По пути разгладил рубашку и поддернул брюки.

– Пожалуйста, не сердитесь.

– Я нисколько не сержусь, ровно наоборот, – сказал он, по-прежнему не глядя на нее. – Я без ума от тебя. Совершенно неожиданно без ума от тебя.

– Мне очень жаль.

В “ленд-крузере”, чтобы спасти остатки достоинства, она сказала Педро, что El Ingeniero нужна была помощь в его negocios. Педро, насколько она поняла, ответил в том смысле, что El Ingeniero делает очень сложную работу, которая выше его понимания, но ему и не надо ее понимать, чтобы хорошо исполнять свои обязанности в Лос-Вольканес.

Они вернулись домой сильно за полночь, но у Коллин все еще горел свет. Решив, что ложь лучше проглатывается в свежем виде, Пип направилась прямо к ней. Коллин сидела в постели с учебным пособием и карандашом.

– Долго сегодня не спишь, – сказала Пип.

– Готовлюсь к поступлению в Вермонтскую коллегию адвокатов. У меня эта книжка уже год лежит. Сегодня показалось – как раз подходящий момент, чтобы открыть наконец. Как тебе Санта-Крус?

– Я не была в Санта-Крусе.

– Ну прямо.

– За завтраком у меня выпала большая пломба. Педро повез меня к зубному. Но по пути наехал на скорости на “лежачего полицейского” и сломал мост. Я шесть часов просидела у гаража.

Коллин аккуратно сделала в книжке карандашную пометку.

– Врать не умеешь абсолютно.

– Я не вру.

– Тут за двести миль нет ни одного rompemuelles, которого Педро бы не знал.

– Мы с ним заговорились, и он не увидел.

– А ну вали из моей комнаты ко всем чертям.

– Коллин.

– Ничего личного. Ты не тот человек, которого я ненавижу. Я знала, что когда-нибудь это произойдет. Просто мне жаль, что это оказалась ты. В тебе очень многое мне было симпатично.

– И мне в тебе – было и есть.

– Я сказала, вали отсюда.

– Ты с ума сошла!

Наконец Коллин подняла глаза от пособия.

– Так. Ты что, хочешь мне врать? Продолжать хочешь?

Слез в ее глазах не было. Они появились у Пип.

– Прости меня.

Коллин перевернула страницу, делая вид, что читает. Пип постояла еще немного в двери, но Коллин была права. Говорить было не о чем.

Утром вместо прогулки Пип пошла завтракать с другими. Коллин в столовой не было, но Педро был. Он уже рассказал историю об их с Пип неудачной поездке к зубному врачу. Если у Уиллоу и других возникли подозрения, они их не выказали. Пип была сама не своя от неопределенного страха и от конкретного чувства вины перед Коллин, но для всех остальных это был очередной день Солнечного Света.

Коллин уехала через два дня. О причинах она высказалась уклончиво: мол, пришло время сменить обстановку, и когда ее уже не было, другие девушки могли без опаски обмениваться откровенными снисходительными суждениями о ее депрессии и о ее любовных страданиях по Андреасу; все сошлись на том, что отъезд для нее – необходимый шаг к восстановлению самооценки. В определенном смысле так оно и было. Но у Пип внутри не гасла верность бывшей подруге и чувство вины перед ней.

Вернувшись, Андреас назначил вместо Коллин административным директором шведа Андерса. Но поскольку никто не считал, что Андерс чем-либо особенно дорог Андреасу, место Коллин на верху неофициальной иерархии перешло к той, кому, как всем было известно, Андреас симпатизировал сверх обычной меры, к той, чье пребывание в Лос-Вольканес имело, по общему мнению, более незаурядные причины, чем у всех. Теперь именно к Пип Андреас подсаживался за ужином, именно ее стол всегда заполнялся первым. К ее приятному изумлению, Флор вдруг прониклась сильным желанием дружить. Флор даже напросилась с ней погулять, ей захотелось самой почувствовать запахи, которыми восхищалась Пип, и после этого другие девушки начали конкурировать за право составить Пип компанию.

Не вполне здоровое удовлетворение, которое Пип получала от того, что впервые в жизни оказалась в центре кружка, от того, что ее приняли и за нее идет соперничество, связалось в ее сознании с воспоминаниями о языке Андреаса и о взрыве, которым отозвалось на его ласки ее тело. Даже то, что она почувствовала себя потом грязной, было задним числом приемлемо и на какой-то испорченный манер приятно. Она воображала себе некий установившийся порядок, при котором она продолжала бы время от времени пользоваться этой привилегией, и он мог бы ей доверять, и она получала бы свое нечистое удовольствие. Он сам намекнул: он – из любителей куннилингуса. Какой-то взаимоприемлемый порядок наверняка можно выработать.

Но неделя шла за неделей, август сменился сентябрем, и хотя Пип уже была полноправной исследовательницей, самостоятельно выполняла несложные задания по поиску информации, оставлявшие ей время для кропотливых поисков имени “Пенелопа Тайлер” в онлайн-архивах окружных судов, Андреас упорно избегал разговоров с ней один на один – таких, какие он вел с Уиллоу и со многими другими. Она понимала: предполагается, что она ради него шпионит, и поэтому их никогда не должны видеть за тихой конспиративной беседой. Но, с другой стороны, все это шпионство казалось ей нелепым – она ни от кого не получала никаких флюидов, кроме бьющей через край искренности, – и у нее стало возникать чувство, что он ее наказывает; что она, отказавшись ему отдаться, обидела и осрамила его. Теплота и дружелюбие, которые он неизменно к ней проявлял, ничего не значили; она прекрасно понимала, что он притворщик высшего класса; он почти сказал ей об этом сам, и его беспрестанные разговоры о доверии и честности только подтверждали это. В душе, все больше убеждалась она, он сердится на нее и сожалеет, что доверился ей.

И постепенно, соблазняемая языком и популярностью, она решилась дать ему в следующий раз, когда они будут одни, все, чего он хочет. “Совершенно неожиданно без ума от тебя” – это, вполне возможно, остается в силе, почему нет? Она не была от него без ума, но была растревожена сексуально, испытывала любопытство и все большую решимость. Она начала присматриваться к его повседневным передвижениям, ища возможность подойти к нему, когда рядом никого нет; но в пути из амбара к программистам и обратно его всякий раз кто-то сопровождал, а когда он был один в главном здании, вечно в пределах слышимости находился либо Педро, либо Тереса. Но однажды во второй половине дня ближе к концу сентября она увидела в окно амбара, что он сидит в одиночестве в дальнем углу козьего пастбища и смотрит в сторону леса.

Она поспешила вниз и так торопливо пересекла пастбище, что распугала коз (она оставила попытки с ними подружиться; максимум, чего она могла от них добиться, это безразличия). Андреас должен был слышать ее шаги, но не поворачивался к ней, пока она не приблизилась и не увидела, что он только что плакал. Это напомнило ей кое о чем: о том, как плакал Стивен на крыльце дома в Окленде.