он столь же встревоженному председателю. – И потому снимаю свое замечание.

– Вы удовлетворены, Правосудие? – спросил Дитмар.

Вонвальт улыбнулся поджатыми губами.

– Конечно, – сказал он и снова сел. Через несколько секунд гонец в ливрее, осторожно пробиравшийся по краю зала, воспользовался возможностью и склонился к уху Вонвальта. Пока гонец быстро и тихо говорил, Вонвальт хмурился, а затем отстранился.

– Что случилось? – спросил Брессинджер, но Вонвальт не обратил на него внимания и встал, снова прервав Гарба.

– Судья, прошу меня извинить, но возникло неотложное дело, требующее моего незамедлительного внимания. Могу я попросить прервать заседание?

Судья нахмурился.

– Правосудие, с начала слушания не прошло и часа. Сколько времени вам нужно?

– Боюсь, мне понадобится весь оставшийся день.

Я резко подняла глаза на Вонвальта. Позади нас в зале начались перешептывания и негромкие разговоры. Представители защиты зацокали языками и закатили глаза, как кретины. Лица троих подсудимых ничего не выражали. Кто знал, что они чувствовали? Считали ли они тот подаренный им день передышкой или же просто оттягиванием неизбежного?

– Это крайне необычно, Правосудие, – сказал Дитмар, но лишь для виду. Он никак не мог отказать Вонвальту – точнее, не посмел бы отказать ему. Несмотря на то что суды должны были рано или поздно заменить Орден магистратов, немногие судьи в Сованской империи стали бы противиться имперскому Правосудию. Все в том зале, включая представителей защиты, плясали под дудку Вонвальта.

– Поверьте, судья, я бы не просил, не будь на то веской причины, – немного нетерпеливо сказал Вонвальт.

Дитмар вздохнул.

– Что ж, хорошо, Правосудие. – Он повернулся к представителям защиты. – Мы продолжим заседание завтра.

– Что происходит? – спросила я Вонвальта, когда остальные начали покидать зал.

– Не здесь, – сказал Вонвальт. – Идем, нас ждет несколько часов езды верхом.

XXV

Сравнять шансы

«Лишь сейчас, на закате своих лет, я ставлю под сомнение то, что совершила в молодости. Столько принятых решений, столько отнятых жизней. Невозможно не мучить себя размышлениями о каждой мелочи. Эта власть – проклятие, и лишь глупец будет пытаться заполучить ее».

Правосудие леди Адреа Констанс

Вонвальт, Брессинджер и я несколько часов ехали по Хаунерской дороге на юг, а затем свернули на одно из ее малых, разбитых ответвлений, которое шло по направлению к границе с Гуличем. Земля здесь была сухой и растрескавшейся, похожей на склоны Толсбургских Марок. Невспаханные поля и темные, влажные леса липли к невысоким покатым холмам, и повсюду из земли торчали большие плиты серого камня, словно кто-то пробил земную кору моргенштерном[5]. Несмотря на то что ехали мы долго, Вонвальт не счел нужным пояснить, куда же мы все-таки направляемся и с кем должны встретиться.

Наше путешествие завершилось на краю нагорья, которое нависало над длинной полосой пашен и небольшим аграрным городком, терявшимся в полуденном тумане. Если бы мы продолжили двигаться дальше на юг, то приехали бы в Вайсбаум, во владения лорда Хангмара, барона Остерленского и одного из немногих дружественных нам дворян вблизи Долины Гейл. Дорога на север привела бы нас в Восточную Марку Хаунерсхайма, прямиком к Кругокаменску, а продолжай мы двигаться на восток, рано или поздно приехали бы к реке Кова и лежавшему за ней Ковоску – или, как его еще называли, «кладбищу Империи». То, что из трех возможных путей два привели бы нас прямиком к врагам, казалось почти пророческим знамением.

Чуть в стороне стоял шатер, но он совершенно не походил на те, что обычно ставят на обочине дорог. Шатер был огромный, размером с небольшой дом, из крепкой вощеной ткани, и собран настолько добротно, словно его ставили на века. Рядом с ним стояли три лошади, а четвертая пощипывала траву в пятидесяти ярдах в стороне. Еще дальше в поле погонщик пас нескольких ослов. По лагерю бродили мужчины и женщины, занимавшиеся каждый своим делом, кто-то готовил пищу. Когда мы приблизились, к нам подошли два легко вооруженных солдата с сованскими короткими мечами.

– Милорд, – обратился к нам один из них. – Пожалуйста, назовите себя, сир.

– Правосудие сэр Конрад Вонвальт. Меня ждут.

Почти сразу же полог шатра распахнулся. Оттуда вышел мужчина средних лет с редеющими темно-коричневыми волосами, умудренным лицом и крепким телосложением. Внутри шатра, видимо, было тепло, потому что одет он был лишь в свободную рубаху и короткие черные штаны.

– Верно, ждут. Входите, милорд Правосудие, – сказал он.

Мы спешились и прошли за ним внутрь. Я была поражена тем, что увидела. Казалось, что мы очутились не во временном шатре, а в чьем-то постоянном жилище. Его хозяин, кем бы он ни был, путешествовал не налегке и явно был очень богат. В шатре имелось все необходимое для удобства: ковры, деревянные сундуки и даже святилище Солдату. В одном углу я заметила полный комплект доспехов, который стоял за гербовым щитом с темно-синим полем и незнакомым мне геральдическим существом. Существо было похоже на чешуйчатого барсука, исполненного в золоте.

– Это панголин, мисс, – сказал хозяин шатра, проследив за направлением моего взгляда… и, возможно, прочитав мои мысли. – Существо на моем гербе. В казарских землях их водится довольно много. Я служил там оруженосцем, – прибавил он, и не из пустого бахвальства – немногим членам имперской аристократии выпадала удача пожить среди полулюдей-полуволков южных равнин.

– Оно очень эффектное, – вежливо сказала я.

– Имперский герольд тоже так подумал, – сказал он. – А мои товарищи сочли его недостаточно серьезным.

– Давайте перейдем к сути, сенатор Янсен. Вы оторвали меня от важного дела, – сказал Вонвальт.

Я посмотрела на Вонвальта. Власть, которой он был наделен, как правило, проявлялась в явных, очевидных формах – например, когда он выносил преступнику приговор и казнил его. Но судить о Вонвальте лишь с этой стороны означало забыть о том, что его власть могла проявляться и другими, не столь очевидными способами, которые зачастую приносили не меньшие плоды, чем применение грубой силы. Сейчас Вонвальт продемонстрировал свое превосходство, пренебрежительно обратившись к одному из самых могущественных мужей Империи. А Янсен был вовсе не обыкновенным чиновником – он состоял во втором Сословии Империи. Тем не менее, несмотря на это, ему приходилось сносить недовольство Вонвальта так, словно он был обыкновенным слугой. Если у кого-то и оставались сомнения в том, кто занимал в шатре высшее положение, Вонвальт рассеял их лишь несколькими словами.

– Мне кажется, что верно обратное, – сказал сенатор. Похоже, тон Вонвальта ничуть не оскорбил его. Мне вообще показалось, что вывести сенатора из себя было совсем не просто. – Тимотеус Янсен, – представился он мне и Брессинджеру, а затем обратился ко всем