– Оливье хоть понимает, кого он имеет в лице Антона? – спросила Рейн-Мари.

Она пыталась сохранять хорошую мину при плохой игре, но было видно, что события этого дня выжали ее как лимон.

– Не думаю, – сказал Арман, убирая со стола, пока Жан Ги доставал десерт.

– Паннакотта с малиновым пюре, – прочел Бовуар на бумажке, привязанной к порционному горшочку. – Антон рассказал мне, что научился готовить, проходя курс реабилитации. А вот я явно попал не в ту реабилитационную программу.

– Не выдумывай, – возразил Гамаш. – Нам очень нравятся наши макраме в виде растений.

– Это хорошо, потому что Рождество уже скоро.

– Ну-ка, – сказал Арман жене, у которой появились круги под глазами, а сил совсем не осталось. – Тебе пора спать. Твою порцию десерта никто не тронет.

– Да все нормально, – сказала она.

– Я вижу.

Он помог ей подняться и, когда Изабель и Жан Ги пожелали ей спокойной ночи, проводил ее наверх, но сначала отвел Жана Ги и Изабель в сторону:

– Поговорите с Мирной и Рут. Узнайте, кому еще они рассказывали истории про «сухой закон». И посмотрите, что можно найти про Антона.

Повар и мойщик посуды в одном лице признал много чего, включая свое знакомство с кобрадором и жертвой. Но следователи и сами бы узнали об этом рано или поздно.

Были ли его признания словами невинного человека или же упреждающим ходом убийцы?

– Когда я спущусь, мы сходим в гостиницу.

– Oui, patron.

Он уложил Рейн-Мари в кровать, и несколько минут спустя она уже спала мертвым сном. Подсунув бутылку с горячей водой ей под одеяло, он нежно, чтобы не разбудить, поцеловал жену и оставил на прикроватном столике кружку с чаем. Он знал, что запах ромашки успокаивает.

Спустившись, он услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону:

– Послушайте, вы, старая карга, это простой вопрос.

Он также услышал ядовитый ответ Рут:

– Ты звонишь посреди ночи, недоумок, и спрашиваешь о «сухом законе»? Не поздновато ли во всех смыслах?

– Сейчас половина десятого, и мне нужно знать.

– Сейчас две тысячи семнадцатый год, и «сухой закон» давно отменили, или ты не слышал об этом, придурок?

– Я звоню не для того, чтобы услышать лекцию по истории…

Этот разговор все еще продолжался, когда Гамаш зашел к себе в кабинет и увидел Лакост за его компьютером – она вводила имя Антона в поисковую систему Квебекской полиции.

– На это уйдет какое-то время. Я пока выгуляю Анри и Грейси. Не хочешь подышать свежим воздухом? – спросил он, услышав новые потоки брани из соседней комнаты.

– Хорошая мысль.

Выйдя на улицу, они посмотрели в сторону гостиницы. Свет там все еще горел.

Они шли, наклонив голову от ветра, а собаки играли и справляли свои дела, не замечая непогоды.

– Patron, что касается цокольного помещения церкви. Почему вы не хотите, чтобы мы… – начала было Лакост, но Гамаш остановил ее, подняв руку в знак предупреждения.

– Но мы тут одни, – прокричала она, сражаясь с порывом ветра.

Гамаш без слов показал ей на магазины.

На чердаке над книжным магазином Мирны зажегся свет. Видимо, Жан Ги добрался до второго человека из своего списка. Ему, несомненно, предстоял более приятный разговор.

Но Гамаш указывал не на чердак.

Сквозь сводчатое окно бистро можно было разглядеть клиентов внутри, они разговаривали, поглощали десерты, пили кофе у камина, перед тем как отправиться домой.

Мимо окна прошла фигура, темная против света. Закутанная так, что невозможно различить, мужчина это или женщина.

Гамаш и Лакост увидели, как фигура направилась прямо к гостинице.

Но не остановилась, а прошествовала дальше.

К дому Гамашей.

Арман подхватил Грейси и быстро зашагал в том же направлении. Анри побежал следом, прямо к темной фигуре, которая уже поднялась на веранду дома.

При виде немецкой овчарки человек замер. Либо не замечая, что пес вовсю размахивает хвостом, либо не желая рисковать.

Появившийся через несколько секунд Гамаш взял гостя за руку и развернул лицом к свету.

Через мгновение он сказал:

– Вы хотите нам что-то сообщить?

– Да, – сказала Жаклин. – Я пришла признаться.

* * *

Изабель Лакост отвернулась от Оливье, который за стойкой бара смешивал в кувшине сангрию, и посмотрела в окно.

Леа Ру в легком платье и сандалиях и Матео Биссонетт в свободных брюках и летней рубашке спускались по широким ступенькам веранды гостиницы и направлялись в сторону бистро.

– Вы их ждали? – спросила она.

– Non. Они позвонили сегодня во второй половине дня и только что приехали.

Два гостя у камина – один пожилой, другой помоложе – снова посмотрели в их сторону. Антон, вероятно, сказал им, что Изабель возглавляет отдел по расследованию убийств Квебекской полиции. После этого на нее обычно начинали глазеть.

Она снова приветственно подняла бокал, а когда они подняли свои, сделала глоток, надеясь, что издалека они не заметят: жидкость в бокале едва коснулась ее губ. Пить Изабель не стала.

Однако Оливье заметил это. И нахмурился. Но ничего не сказал.

Лакост отвернулась от него и облокотилась о стойку. Словно невзначай посмотрела через сводчатое окно на прелестный сад в полном цвету.

Ее лицо выражало спокойствие, даже некоторую скуку, но мысли метались.

Когда Оливье понес сангрию к столику, Лакост перегнулась через стойку и вытащила из вазочки еще одну лакричную трубочку. Старший из двух гостей, увидев это, поднял брови.

Лакост усмехнулась и приложила палец к губам. Он улыбнулся и кивнул.

Потом она направилась в туалет, старательно пряча телефонную трубку, которую взяла за стойкой.

Гамаш и Бовуар проделали половину пути до места назначения, но никаких известий от Лакост так пока и не поступило.

А от суперинтенданта Туссен пришла эсэмэска.

Оборудование собрано, фургон загружен. Группа захвата готова.

«Если не получим других инструкций, – писала Туссен, – то уедем из Монреаля через десять минут и прибудем на место еще до сумерек».

«Merde», – написал в ответ Гамаш. Квебекский эквивалент пожелания удачи и внутренний сигнал Квебекской полиции о том, что все идет по плану.

«Merde», – ответила она, и связь оборвалась.

Теперь они увидят друг друга, только когда все начнется.