потратить почти час. Население Дворца труда пользовалось коридорами как дорожками для прогулок. Во Дворце труда мирно жили десятки всяких профсоюзных газет и журналов, сейчас уже совершенно забытых». («Время больших ожиданий») П.Н. Зайцев тоже вспоминает Дворец труда: «Это был всесоюзный Дом союзов.

И ВЦСПС, и все центральные комитеты союзов издавали свои журналы и журнальчики и имели даже свои самостоятельные издательства. Огромная масса журналистов и литераторов работала в этих изданиях и издательствах и редакторами и сотрудниками». Поэт Осип Мандельштам виртуозно охарактеризовал этот объект одной фразой: «Безумный каменный пасьянс Воспитательного дома…». Ему тоже доводилось блуждать в лабиринте Дворца труда. В 1924 году сюда переехала редакция газеты «Гудок» из Вознесенского переулка (дом № 7), где работали Ю. Олеша, И. Ильф, Е. Петров, В. Катаев, Л. Славин, М. Штих, М. Булгаков. Дворец труда, превратившись в «Дом народов», попал на страницы романа «Двенадцать стульев» и стал местом нечаянной встречи мадам Грицацуевой и Остапа Бендера. В лабиринте Дворца труда нередко можно было встретить и Есенина. В записной книжке поэта сохранилась запись нового адреса газеты «Гудок»: «Солянка, 12; второй этаж». У писателя Э. Мидлина в «Необыкновенных собеседниках» читаем: «В канун нового 1926 года в редакциях Дворца труда только и говорили, что о самоубийстве Сергея Есенина. И даже люди, никогда не читавшие стихов, с жаром спорили о покончившем с жизнью поэте. В слякотный зимний день по длиннейшей аллее мы шли втроем – Валентин Катаев, Юрий Олеша и я. Никто из нас не был на похоронах. Ходила на похороны жена Олеши, и со слов жены он рассказывал нам о толпах народа, двигавшегося за гробом поэта. Кажется, только в день похорон зримо обнаружилась не сравнимая ни с чем популярность Есенина. Похороны были стихийно народными. Никто не ждал, что со всех концов огромной Москвы стечется такое несметное множество людей всех уровней знания, образования, профессий. Мы были озадачены этой необычной и, главное, вдруг ставшей явной, популярностью С. Есенина».

Дворец труда (вид с Раушской набережной)

Дворец труда (вход с Китайгородского проезда)

5-й Дом Советов

Этот солидный доходный дом был построен в 1895–1898 г. г. и принадлежал А.Д. Шереметеву. Два корпуса, двор закрыт оградой, во дворе чугунный фонтан. Дом всегда населяли именитые жильцы. До октябрьской революции – известные врачи, успешные адвокаты, прославленные артисты, иностранцы. После революции здесь поселилась партийная элита и обслуживающий персонал. В разное время жильцами дома были Жданов, Косыгин, Хрущев, Конев, Чуйков, Ворошилов, Булганин, Фрунзе… Редко встретишь такое обилие памятных досок! В то время, когда здесь, в Романовом переулке, № 3 (бывшем Шереметевском) бывал у знакомых Сергей Александрович Есенин, дом назывался 5-й Дом Советов. Здесь жил большевик Мечислав Юльевич Козловский с дочерью Яной. В ноябре 1918 г. он занимал пост председателя Чрезвычайной следственной комиссии, в 1919 г. возглавлял Народный комиссариат Белоруссии и Литвы. Он оказал содействие в получении комнаты (1923 г.) в Брюсовом переулке подруге дочери – Гале Бениславской, которую ранее спас от ареста при переходе через линию фронта, устроил на работу в Особую межведомственную комиссию при ВЧК к Н. Крыленко, на должность секретаря. А до 1923 г. Галя проживала в семье подруги Яны, в этом доме. Сергей Есенин навещал девушек. 5 октября по этому адресу отправил записку для влюбленной Галины с приглашением на свидание. «Желанная победа» – так назвала это событие соперница Бениславской Надя Вольпин и описала, как выглядела Галя в эти дни: «Она казалась необыкновенно похорошевшей. Вся светилась счастьем». Стены этого дома видели и отчаянье Галины, когда Есенин увлекся Дункан. Девушка доверила свою боль дневнику: «Казалось, что солнце – и то не светит больше, все кончено». Бывал неоднократно в этом доме Есенин и у Ивана Михайловича Касаткина, писателя, сотрудника архива ВЧК, заведующего издательством ВЦИК, одного из организаторов Госиздата, члена его первой редколлегии. Касаткин, сам выходец из крестьян, с особой нежностью относился к С. Есенину, входил в узкий круг его верных друзей, защищал поэта от различных обвинений. Есенин очень дорожил дружбой Ивана Михайловича. 10 января 1926 г. прозаик И.Е. Вольнов писал И.М. Касаткину: «Я виделся с ним (Есениным – Н. Л.)23 декабря, в день его отъезда в Ленинград. Это было в пивной, на Софийке, напротив Госиздата. <…>И, знаешь, он больше всего говорил о тебе, о твоей хорошей искренности, о том, что он душевно привязан к тебе за то, что тебе органически противна подленькая обыденщина, которая загнала его в петлю». Иван Михайлович ответил Вольнову 16 января письмом, полным размышлений о гибели Сергея Есенина. Это письмо – свидетельство неоднозначного отношения близкого окружения поэта к официальной версии его гибели: «Спасибо, родной, за весточку. Спасибо. Эти недели я живу как с перешибленным хребтом, так потрясло случившееся. И каждый день, как во сне, мы травим и травим свои раны воспоминаниями о Сергее бесконечными. Софья Андреевна, жена его, все время ночует у нас, боясь еще идти на свою квартиру, – и мы проговариваем ночи напролет…<…>Почти накануне отъезда он был с женою у меня в гостях, мы выпили, он мило плясал, помахивая платочком, и на последней своей книжке («Персидские мотивы» – Н. Л.) написал мне: «Другу навеки, учителю дней юных, товарищу в жизни…» Смерть его огромно всколыхнула тут всякий народ. <…>В этом массовом движении публики вокруг гибели Сергея я вижу не только любовь к его поэзии, – нет, тут, мне кажется, незримо скрещиваются некие шпаги… <…>У меня сотни догадок о его конце. И ничего ясного. Тьма!» Еще не стихли волнения, вызванные трагической гибелью Сергея Есенина, как новая печальная весть потрясла литературный мир: в начале февраля 1926 года в возрасте 30-ти лет скончалась писательница, журналистка, красавица Лариса Рейснер. О прототипе комиссара из «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского Михаил Кольцов сказал в некрологе: «Зачем было умирать Ларисе, великолепному, редкому, отборному человеческому экземпляру?» Борис Пастернак написал: «Ее обаяния никто не избег». Английский журналист Эндрю Ротштейн писал о ней восторженно: «Я совсем не был готов <…>к красоте Ларисы Рейснер, от которой дух захватывало, и еще менее был подготовлен к чарующему каскаду ее веселой речи, полету ее мысли, прозрачной прелести ее литературного языка». Ею увлекался Н. Гумилев, вернувшийся с фронта с Георгиевским крестом. Осип Мандельштам посвятил ей свой «Мадригал». В нее был влюблен Л. Троцкий. Ее мужьями были Федор Раскольников, Карл Радек. Пимен Карпов, поэт из окружения Сергея Есенина, утверждал, что и Сергей Александрович в 1915 году, в Петербурге, влюбился в Рейснер, даже