на диване, на стульях – шатовские посетители, лишенные аппетита и разговорчивости. В час ночи на двух грузовых автомобилях мы, компанией человек в шестьдесят, отправляемся на Лубянку. Есенин деловито и строго нагрузил себя, меня и Почем-Соль подушками от Зои Петровны, одеялами, головками сыра, гусями, курами, свиными корейками и телячьей ножкой. В «предварилке» та же деловитость и распорядительность. Наши нары, устланные бархатистыми одеялами, имеют уютный вид. Неожиданно исчезает одна подушка. Есенин кричит на всю камеру: «Если через десять минут подушка не будет на моей наре, потребую общего обыска…

Слышите… вы… граждане… черт вас возьми!» И подушка возвращается таинственным образом. Ордер на наше освобождение был подписан на третий день.» А вот что пишет чекист Самсонов: «А. Мариенгоф нарочито затушевывает и скрывает от читателя сущность описываемых им событий, выставляя положение в смешном и комическом виде. <..> Трудящиеся красной столицы Москвы строили новую жизнь на заводах, на работе, в клубах, театрах, красных уголках и дома, и в быту, а на 7-м этаже в большом красном доме на Никитском бульваре в Зойкиной квартире весело пировала кучка враждебных и чуждых рабочему классу людей, выступавших наперекор революционной буре и в отместку ей, частью не понимая, а частью сознательно. <…> Надо было прекратить это гнусное дело». Эдуард Хлысталов, автор книги «13 уголовных дел Сергея Есенина», следователь по особо важным делам, высказал свою точку зрения на факт задержания Есенина, Мариенгофа и Колобова: «Они не нарушили никаких законов, но были схвачены чекистами во главе с начальником Секретно-оперативного отдела ВЧК Т. Самсоновым. Уже не московской ЧК, а именно Всероссийской! Никаких законных оснований для ареста не было. Г. Колобов предъявил мандат чрезвычайного комиссара железных дорог. Есенин стал протестовать против задержания. <…> Можно представить настроение наших героев, если за стенкой расстреливали арестованных под грохот моторов грузовиков. <…> Я много размышлял об истинных причинах ареста в квартире Шатовой. В январе 1920 года Дзержинский распорядился прекратить расстрелы по решениям коллегий ВЧК и комиссий на местах. Однако этот приказ действовал недолго. Более того, Дзержинский своим совершенно секретным приказом требовал от подчиненных «устраивать фиктивные белогвардейские организации в целях быстрейшего выявления иностранной агентуры на нашей территории». Фактически этот приказ официально требовал от чекистов проведения гнуснейших провокаций, создания ими же самими «подпольных организаций и террористических групп».<…> Тимофей Самсонов незадолго до ареста Есенина руководил чекистской операцией ВЧК – ГПУ в Тамбовской губернии. Зоя Петровна Шатова приехала в Москву из Тамбова. Скорее всего, власти хотели представить крестьянское восстание в Тамбове как инспирируемое и поддерживаемое столичной интеллигенцией, бывшими царскими военными. С этой целью и провернули эту провокаторскую затею, неизвестно почему не нашедшую продолжения». Вот в такую историю попали Есенин, Мариенгоф и Колобов на Никитском бульваре, в доме 15.

Никитский бульвар, дом 15

Долгоруковская улица, дом 34

Вовсе не уверена, что нога Сергея Александровича Есенина когда-нибудь переступала порог этого дома, тем не менее это важный адрес в судьбе поэта. В 20-х годах прошлого столетия в этом доме находился Нарсуд Краснопресненского района г. Москвы. В здании на Долгоруковской улице хранились Уголовные дела по обвинению Сергея Есенина по ст.88, 176, 219 УК того времени. Помните строки Есенина: «Я из Москвы надолго убежал.// С милицией я ладить не в сноровке.// За каждый мой пивной скандал// Они меня держали в тигулёвке»? Из воспоминаний Василия Наседкина мы знаем, что больше всего Есенин боялся … милиции. Как справедливо заметил полковник милиции, следователь по особо важным делам Эдуард Хлысталов, арестовывали Есенина всегда по определенной схеме. Когда поэт хмелел и начинал ругаться или доверительно беседовать с приятелями на щекотливые темы, всегда находились люди за соседними столиками, которые незаметно выходили и возвращались с представителями власти, и требовали «привлечь поэта к уголовной ответственности, <…> даже называли статьи уголовного кодекса, по которым Есенина следовало судить». Поразительная осведомленность для рядовых граждан! 23 октября 1937 года Гослитмузеем были приобретены копии уголовных дел поэта, которые сопровождались письмом В.Н. Полянского: «Копии с уголовных дел поэта С.А. Есенина были собраны автором этих строк при следующих обстоятельствах. В 1925 году я работал в должности секретаря в Краснопресненском нарсуде гор. Москвы. Меня интересовало творчество Есенина, интересовала и его личность. С поэтом я не был знаком, хотя одно время и жил с ним в одном владении (дом № 2 по Брюсовскому пер.). Я знал, что Есенин был нередким гостем в отделении милиции, куда его приводили за различные хулиганские поступки, знал, что ему грозит суд, но обычно перед судом обвиняемый куда-либо исчезал, как говорят, не указав адреса, начинался розыск и т. д.

Долгоруковская, дом 34

Одним словом – к моменту трагической смерти поэта в суде скопилось пять неразобранных дел о нем, и ни одно из этих дел не было предметом судебного разбирательства. Все они были прекращены 30.12.25 за смертью поэта. Зная, что делопроизводства подобного типа, после некоторого хранения в архиве, обычно уничтожаются (на 3-й или 5-й год) и полагая, что дела о поэте могут иметь некоторый общественный интерес, я, с разрешения судьи, снял копии с производств и оставил у себя на хранении.<…>». О каждом из пяти дел речь пойдет отдельно.

46-е отделение милиции г. Москвы

Напомню, что Владимиру Николаевичу Полянскому, секретарю Краснопресненского суда, удалось скопировать пять уголовных дел Есенина. Три уголовных дела были открыты в 46-м отделении милиции по адресу: Большой Гнездниковский переулок, дом № 3. Сначала несколько слов о самом здании. На фото «новодел», к сожалению. Здание, которое занимала московская полиция и МУР, существовало уже в 1830-м году. Дом находился «под охраной» государства, но в 2006 году, по выражению строителей, «упал сам». Теперь на руинах возводится административно-жилое здание с подземной стоянкой. Тема об уголовных делах настолько важна, что, в данном случае, отступлю от правила рассказывать только о «живых» домах. Теперь непосредственно об уголовных делах Есенина. Еще в 1921 году на заседании в ЛИТО Наркомпроса Сергей Александрович резко высказал свою точку зрения о «партийности в литературе»(цитируется по воспоминаниям Скитальца): «Здесь говорили о литературе с марксистским подходом! Никакой другой литературы не допускается! Это уже 3 года! Три года вы пишете вашу марксистскую ерунду! Три года мы молчали! Сколько же еще лет вы будете затыкать нам глотку? На кой черт и кому нужен марксистский подход? Может завтра же ваш Маркс сдохнет!» Напомню, что в стихах поэт