— Но это же невозможно, сэр! — машинально делая шаг вперед, чтобы подчеркнуть свой протест, выкрикнул капеллан. — Со многими из них я даже незнаком!

— Ну и что? — рявкнул полковник Кошкарт, но тут же весело усмехнулся. — Капрал Уиткум принес мне образец письма, пригодного на любой случай. Послушайте-ка: «Уваж. миссис, мистер, мисс или мистер и миссис такие-то! Слова не могут выразить всю глубину моей скорби при мысли о том, что ваш муж, сын, отец или брат погиб, ранен или пропал без вести при исполнении своего воинского долга». Ну и так далее. По-моему, первая фраза превосходно передает мои чувства. И знаете, капеллан, я бы на вашем месте целиком и полностью передал это дело капралу Уиткуму — раз уж вы не можете справиться сами. — Полковник Кошкарт вынул свой длинный мундштук и принялся вертеть его, слегка выгибая, в руках, словно сделанную из слоновой кости и выложенную ониксом рукоять верхового хлыста. — Капрал Уиткум сообщил мне, что вы не умеете распределять должностные обязанности. Вот в чем ваша беда, капеллан. А кроме того, он сказал, что вы лишены инициативности. Надеюсь, вам не придет в голову мне возражать?

— Нет, сэр. — Капеллан отрицательно покачал головой, ощущая себя никчемным ничтожеством, потому что был лишен инициативности, не умел распределять обязанности, и с трудом подавил искушение злобно возразить полковнику Кошкарту. Разум у него мутился. За окном стреляли по тарелочкам, и каждый выстрел отдавался у него в голове как взрыв. Он до сих пор не мог привыкнуть к стрельбе. Его окружали высокие корзины с помидорами, и ему чудилось, что когда-то очень давно он уже стоял при схожих обстоятельствах в кабинете полковника Кошкарта и его окружали те же самые корзины с теми же помидорами. Опять déjà vu. Вся обстановка в кабинете казалась ему удивительно знакомой, но виделась как-то чрезвычайно смутно. А собственную одежду он ощущал как омерзительно грязную, драную ветошь и до смерти боялся, что от него воняет.

— Вы чересчур серьезно ко всему относитесь, капеллан, — сказал ему полковник Кошкарт с грубоватой прямолинейностью бывалого человека. — Вот в чем беда. Ваша вечно вытянутая физиономия нагоняет на людей тоску. Покажите мне, что вы умеете иногда смеяться, капеллан. Попробуйте, не стесняйтесь. Если вы докажете, что способны беззаботно хохотать, я тут же подарю вам целую корзину помидоров. — Полковник Кошкарт умолк и несколько секунд выжидающе смотрел на капеллана, а потом победно хмыкнул и сказал: — Вот видите, капеллан? Я абсолютно прав. У вас не получается беззаботный смех, верно я говорю?

— Совершенно верно, сэр, — покорно согласился капеллан, с видимым усилием проглотив ком тягучей слюны. — Не получается. По крайней мере сейчас, когда меня мучает жажда.

— Так выпейте, капеллан! Подполковник Корн хранит у себя в столе бутылку с кукурузным виски. Да и наш офицерский клуб вам следует иногда посещать — просто чтобы немного развеяться. Скажу вам по секрету, капеллан, что даже и за галстук как следует заложить иной раз бывает полезно. Надеюсь, вы не считаете, что мы вам неровня, раз вы духовное лицо?

— Что вы, сэр, конечно, нет! — смущенно заверил его капеллан. — А последние дни я каждый вечер приходил в клуб.

— Вы ведь всего-навсего капитан, — не слушая капеллана, продолжал полковник Кошкарт. — Лицо-то, конечно, духовное, а по званию всего-навсего капитан?

— Вы правы, сэр. Я знаю.

— Вот и прекрасно. А что смеяться вы не стали, так и правильно, пожалуй, сделали. Я все равно не дал бы вам корзину помидоров. Капрал Уиткум сказал мне, что сегодня утром вы унесли из моего кабинета помидор.

— Сегодня утром, сэр? Но вы же сами мне его дали!

— А разве я говорю, что не давал? — Полковник Кошкарт с явным подозрением вздернул голову. — Разве говорю, капеллан? Я просто сказал, что вы его унесли. И мне непонятно, почему вас так испугали мои слова, если вы действительно его не украли. Так я его вам дал?

— Дали, сэр! Клянусь!

— Что ж, придется поверить вам на слово, капеллан. Хоть я, признаться, и не понимаю, с чего бы это мне пришло в голову давать вам помидор. — Полковник Кошкарт деловито переставил стеклянный пресс для бумаг с правой стороны своего стола на левую и взял в руку остро отточенный карандаш. — Ну хорошо, капеллан. Если у вас все, то я займусь насущными делами. А вы известите меня, когда капрал Уиткум разошлет примерно дюжину писем, — чтобы нам связаться с редакцией «Сатэрдэй ивнинг пост». — Внезапно лицо полковника Кошкарта вдохновенно просияло. — А я тем временем опять выдвину наш полк на добровольную бомбардировку Авиньона. Это наверняка пришпорит развитие событий.

— На бомбардировку Авиньона? — Сердце капеллана замерло, дыхание пресеклось, а по хребту побежали мурашки.

— Именно, капеллан, — жизнерадостно подтвердил полковник Кошкарт. — Чем скорей у нас появятся потери, тем быстрей раскрутится это дело. Было бы хорошо, если б мы попали в рождественский номер. На рождество тираж, говорят, значительно увеличивается.

И, к ужасу капеллана, полковник Кошкарт поднял телефонную трубку, чтобы выдвинуть свой полк на добровольную бомбардировку Авиньона, а вечером попытался выгнать капеллана из офицерского клуба, и когда пьяный Йоссариан, злобно отшвырнув свой стул, яростно вскочил на ноги, чтобы устроить мстительный мордобой, а Нетли громко прошипел его имя, надеясь, что он опомнится, полковник Кошкарт вдруг побледнел от ужаса и малодушно пятился, пока не наступил на ногу генералу Дридлу, который раздраженно его оттолкнул и приказал ему обязать капеллана ежевечерне являться в клуб. Все это вызвало у полковника Кошкарта удрученную злобу — и страшная фамилия Йоссариана, опять прозвучавшая как сиплое предостережение надтреснутого колокола судьбы, и отдавленная нога генерала Дридла, за которую полковник Кошкарт тоже возлагал вину на капеллана, виноватого еще и в том, что невозможно было предугадать, как отреагирует очередной раз генерал Дридл на этого растреклятого божьего прислужника. Полковник Кошкарт ясно помнил — и будет помнить теперь до могилы, — что, впервые заметив капеллана в офицерском клубе, генерал Дридл поднял свое красное, распаренное от жары, навеки отравленное алкоголем лицо и долго смотрел тяжелым взглядом сквозь желтовато-дымное марево на одиноко притулившегося у стены пастыря полковых душ.

— Чтоб мне провалиться! — прохрипел генерал Дридл, грозно насупив свои клокасто-седые брови в медленном узнавании. — Это ведь капеллан там у стены? Да, не каждый день увидишь служителя божия в таком месте — среди картежной шушеры и грязной пьяни.

Полковник Кошкарт строго поджал губы и начал вылезать из-за стола.

— Совершенно с вами согласен, сэр, — обрадованно подхватил он в тоне нарочитого осуждения. — Просто непонятно, что нынче творится с духовенством.

— Оно становится лучше, вот что с ним творится, — одобрительно пророкотал генерал Дридл.

— Вы совершенно правы, сэр, — громко поперхнувшись, круто осадил себя полковник Кошкарт. — Оно становится лучше. Именно это я и хотел сказать, сэр.

— Тут-то, среди однополчан, и должен проводить свободное время полковой священник — ему надо видеть, как они упиваются и просаживают друг другу деньги, чтобы войти к ним в доверие и настроиться на их волну. А иначе как он внушит им веру в бога?