запечатленных, по Богданову, в религии, и более того суметь «оценить значение авторитарных элементов нынешнего общества, их взаимной связи и отношения к социальному развитию»[731]. Вот так неожиданно, через вникание в суть религиозного явления, Богданов предупреждал о грозящих явлениях новых «богов» и нового массового им поклонения: «В новом свете выступает роль партийных вождей – авторитетов – и значение коллективного контроля над ними…»[732]

Если овладение религиозным наследством для Богданова имеет во многом предупреждающее значение (он не хочет видеть в нем главного – выражения или творчества высшего бытийственного идеала), то с художественным достоянием прошедших веков – дело для него обстоит иначе: в художественных формах минувшего кристаллизуется «организационный опыт» тысячелетий, ставятся и решаются «организационные задачи о человеческой душе», раздираемой противоположными, часто равномощными импульсами (в связи с этим Богданов интересно анализирует образ Гамлета), созидаются «идеалы – умственные модели организации», в которых немало ценного и «для класса – организатора будущего»[733]. Необходимо лишь пересмотреть их, творчески переосмыслить с «организационной коллективно-трудовой точки зрения» – и тут особенно важна работа пролетарской критики.

При этом чуть ли не первой задачей этой критики Богданов счел установление четких рамок именно пролетарской литературы. Он одним из первых настаивал на отделении этой литературы от крестьянской. Казалось бы, рассуждает Богданов, обе создаются от имени трудового, эксплуатируемого класса, ан, нет – в «способах действовать и мыслить» пролетарских и крестьянских творцов он видит различия «глубокие, принципиальные»[734]. Богдановскую линию размежевания нетрудно предугадать: пролетарии строят свою деятельность и жизнь на началах коллективизма и солидарного товарищества, крестьяне со своим мелким частным хозяйством «тяготеют к индивидуализму, к духу личного интереса…» К тому же трезвому, лишенному фетишей пролетарскому сознанию у Богданова противостоит крестьянская авторитарность и религиозность, выпестованная патриархальным укладом жизни, а также суеверная зависимость «от таинственных <…> стихийных сил, посылающих урожай или неурожай». Вот как характеризует пролетарский идеолог суть современной крестьянской поэзии «талантливых поэтов Клюева, Есенина и других»: «Тут всюду фетишизм “землицы”, основы своего хозяйства: тут и весь Олимп крестьянских богов – и Троица, и Богородица, и Егорий Храбрый, и Никола Милостивый; а затем – постоянное тяготение к прошлому, возвеличение таких вождей неорганизованной, стихийной силы народа, как Стенька Разин… Все это как нельзя более чуждо сознанию социалистического пролетариата»[735]. Здесь особенно очевидна узость социалистически-пролетарского идеала Богданова, торжество которого (если бы оно было возможно за пределами марсианских утопий!) привело бы к обстругиванию человеческой природы, т. е. к такой ее рационализации, которая обесценила бы многие драгоценнейшие человеческие качества, особую духовность и мудрость, выразившиеся в восчувствии мира, понимании своего места и роли в нем. Однако отвлеченная полемика вряд ли особенно эффективна, тем более что только конкретный материал пролетарской и новокрестьянской поэзии дает возможность сравнить глубину понимания мира и человека, высоту русской идеи и качество художественности этих двух ветвей поэзии 1920-х годов[736].

Ю. Шеррер

Концепция культуры Богданова: от рабочих кружков до движения Пролеткульта

Цель этой работы – анализ исторического генезиса концепции пролетарской культуры Богданова. В частности, автор анализирует деятельность Богданова во время его ссылки в Вологду, особенности организации группы «Вперед», а также споры русских марксистов по проблемам культурной политики. Пристальное внимание в работе обращено на понятие культуры, основанное на материальных и нематериальных способностях восприятия (capacities of the comprehension) и условиях работы и жизни трудящегося. Еще одним важным приоритетом этого исследования является роль искусства в системе культуры.

В середине 90-х годов XIX века, когда Александр Богданов (Малиновский), в то время студент медицинского факультета, организовывал рабочие кружки в Туле, понятие культуры трудящихся (workers’ culture) русскими революционерами и марксистами обсуждалось очень редко. Ситуация в России коренным образом отличалась от ситуации в Германии, где социал-демократы уже представляли собой крупную партию с хорошо организованной структурой организаций, посвященных образованию и культурному просвещению трудящихся. Здесь был широко распространен термин Arbeiterkultur, и лидеры социал-демократов считали свою партию не только двигателем экономической и политической эмансипации пролетариата, но и культурным движением рабочего класса в широком смысле[737]. В целом их понимание Arbeiterkultur было ориентировано на культуру буржуазии, они не делали принципиального различия между культурой и образом жизни. Литература, созданная самими рабочими, в основном отвергалась, но не из-за своей социалистической направленности, а по причине ее низкого эстетического уровня. В России, где основатели Российской социал-демократической рабочей партии были арестованы сразу же после ее незаконного основания (1898), партии пришлось бороться за свое организационное выживание (organizational survival).

В 1897 году Богданов опубликовал лекции, с которыми он выступал в рабочих школах Тулы, под названием «Краткий курс экономической науки». Эта книга стала самым популярным учебником по марксистской политической экономии и до 20-х годов XX века дополнялась и переиздавалась десять раз. Для того чтобы преподать рабочим основы политической экономии Маркса, Богданов структурировал свой курс в виде вопросов и ответов; этот же метод он использовал и позднее в своих курсах, разработанных для аудитории, состоящей из представителей рабочего класса. Его первый опыт преподавания показал ему, что его ученики-рабочие часто пытались «соединить технические и экономические явления с формами их собственной духовной культуры как звенья в единой цепочке развития»[738]. Именно это наблюдение особых духовных потребностей русского рабочего в понимании содержания, представления и отражения того или иного материала во всей его целостности и составило начало того, что более десяти лет спустя сам Богданов определил как «пролетарскую культуру»: культуру, основанную на материальных и нематериальных (духовных) способностях (capacities) и на понимании условий жизни и работы самих рабочих. Другими словами: пролетарская культура не происходит от культуры правящей буржуазии и не является ее вариантом, адаптированным к рабочим, как это можно понять из немецкого термина Arbeiterkultur.

В следующей части статьи я кратко изложу самые главные стадии в общем понимании культуры Богдановым, которые привели к формированию этого конкретного понимания пролетарской культуры. Я не буду обсуждать политическую биографию Богданова, его роль в консолидации большевистской организации или его соперничество с Лениным. Однако нет никаких сомнений в том, что жесткая концепция марксизма и, в частности, исторического материализма в представлении Ленина и, что еще важнее, Плеханова оказала огромное влияние на осмысление независимой, гегемонистской, пролетарской культуры Богдановым.

Во время ссылок в Тулу, Калугу и Вологду (1895–1904) Богданов обсуждал со своими товарищами (Базаровым, Скворцовым-Степановым и Луначарским) то, что они называли философским аспектом системы Маркса. Вспоминая это время, Луначарский писал: «Мы все глубоко интересовались философской стороной марксизма и при этом жаждали укрепить гносеологическую, этическую и эстетическую стороны его,