Натан остановился. Весь его энтузиазм внезапно пропал.

На странице возникло изображение кончика пальца с небольшим порезом, в котором набухала капля крови. Палец повернулся, и капля упала за край листа.

– Ну, чего ты ждешь?

– А это не больно?

Книга некоторое время молчала.

– Будет немножко больно, но ничего такого, к чему ты не был бы привычен. Поверь, оно того стоит.

Натан положил глину, взял стрелу, приложил острие к кончику своего левого указательного пальца и нажал. Оно оставило в коже вмятину, которая исчезла, когда он убрал стрелу.

– Только не надо мне говорить, что такой мальчик, как ты (прошедший через все, через что ты прошел), боится крови!

Натан тряхнул головой и ткнул сильнее. Наконечник стрелы был остро заточен, так что Натан почти не почувствовал боли, но кровь тем не менее показалась – сияющая в свете свечей капля, обретшая сферическую форму, прежде чем скатиться по его руке и запястью.

– Не трать попусту. Чем больше, тем лучше. Теперь возьми глину и замешай ее с кровью. Выглядит по-варварски, но «Одеон» создан при помощи древней магии, едва поддающейся контролю, и оттого еще более могущественной. Ему нужны жертвоприношения, нужна кровь, чтобы умилостивить силы, которые им управляют; тогда он выполнит твое требование.

– И что он сделает? – снова спросил Натан.

Глина залепляла ранку, словно пластырь. Натан соскреб ее ногтем большого пальца, и из ранки просочилась струйка свежей крови.

– Зависит от того, что ты вылепишь. «Ретроспективный Одеон» создан, чтобы показывать прошлое. Если ты вылепишь из глины какой-нибудь предмет, он покажет тебе прошлое этого предмета, нужно только уточнить время и положить предмет на сцену. Если ты вылепишь человека, театр покажет, кем этот человек был раньше. Вылепишь двоих – и услышишь, как они разговаривают друг с другом. Ты можешь вылепить целую труппу, хоть сотню человек, и посмотреть, что они все делали в прошлом. Чем больше крови ты потратишь, тем дольше будет действовать волшебство, и тем больше от него будет толка. Если ты пожертвуешь лишь пару капель, то, несомненно, что-то увидишь, но не до конца, и, возможно, не совсем то, что хотел. «Одеон» трудно контролировать. Некоторые называют его своенравным; но чем больше ты жертвуешь, тем охотнее призванные духи будут стремиться исполнить твою волю, удовлетворить тебя так же, как были удовлетворены они сами. После того как их жажда будет утолена, ты даже сможешь задавать им вопросы.

Натан кивнул, и его руки принялись за работу. Ему не требовались дальнейшие объяснения; он не стал слушать, когда книга углубилась в детали процесса, а затем пустилась в рассуждения относительно того, кем или чем был создан «Одеон». Его пальцы проворно мяли лежащий перед ним кусок глины, сперва придав ей приблизительную форму человеческого существа – руки, ноги, голова… Книга тут же начала рисовать портреты известных людей прошлого, но Натан, не обращая на них внимания, продолжал лепить. Теперь фигурка в его руках обрела явные очертания девушки. Чем больше он работал, тем более узнаваемыми они становились: стройные ноги, юбка до колен, сцепленные спереди руки, чепец, под которым не было видно волос…

– Быстро ты управился! Теперь положи ее на сцену.

Натан взял фигурку и повращал ее в руках. Кровь на его пальце стала липкой и коричневой от глины, и когда он разгладил лицо фигурки, на ее щеках остались два пятнышка, похожих на румяна.

– Поторопись. Духи терпеть не могут старой крови.

Натан положил фигурку на сцену.

– Назови ее и скажи, какое время тебя интересует.

– Присси. Вчера вечером.

Секунду или две ничего не происходило. Пламя свечей слегка трепетало, ветер дребезжал оконными переплетами. Натан повернулся – и в этот момент фигурка двинулась. Однако она не стала вставать или оглядываться по сторонам. Она продолжала лежать там же, где и лежала, только медленно подняла колени и обхватила их крошечными, наскоро вылепленными руками, свернувшись в клубок и уткнув в колени голову. В таком положении она и осталась. Натан ждал, но фигурка лежала неподвижно. Она ничего не произнесла; можно было слышать лишь тихие, сдавленные всхлипы.

Натан повернулся к книге:

– Я не понимаю… У меня получилось?

– В следующий раз попробуй использовать больше крови.

Дверь задребезжала.

Натан резко обернулся и уставился на нее, сжав губу между зубами. Ручка двери повернулась – но дверь была закрыта на замок. Ее снова затрясли. На странице книги появилось изображение Натана, припавшего к полу и заглядывающего в щель под дверью. Он последовал совету – и там, в падавшем из коридора свете, смог уловить крошечный кусочек происходящего снаружи: кончики пальцев жаберника, распластавшиеся по полу, а за ними опускающиеся на пол колени.

Вскочив, Натан кинулся к свечам и принялся задувать их одну за другой. Однако, когда он добрался до последней, первая вспыхнула вновь, а за ней вторая, третья, пока все они снова не оказались горящими. Он попытался потушить газовые светильники, но на них не было вентилей – очевидно, обитателям комнаты не полагалось их контролировать.

Дверная ручка загромыхала вновь, еще энергичнее, чем прежде. Натан оставил ключ в скважине, и он трясся и дребезжал при каждом толчке. Если ключ выпадет, жаберник, с его длинными и тонкими пальцами, возможно, сумеет подтащить его к себе через щель под дверью и открыть дверь ключом.

Стараясь действовать как можно тише, Натан скользнул к двери и прижал ключ кончиком пальца. Дребезжание прекратилось, но теперь с другой стороны послышались шмыгающие звуки: жаберник вынюхивал его запах.

Бочком Натан отодвинулся как можно дальше от двери, вытянув руку на всю длину, так, чтобы только не отпустить ключ. Через несколько секунд его тело начало болеть: мышцы рук и ног протестовали против столь неестественной позы, дрожали и тряслись. Если ему придется оставаться в таком положении еще какое-то время, он выдаст себя, сам загремев ключом! Однако жаберник уже удалялся: из коридора слышалось шлепанье его ладоней и ступней.

Натан наконец позволил себе вздохнуть, подбежал к книге и принялся убирать театр на место.

LXII

– Дитя мое, Господин доволен вашими успехами. Хоть вы ничем и не заслужили Его внимания даже на кратчайший момент, могу вас заверить, что Он уделял его вам во многих случаях. Поистине, я не мог бы назвать больше никого, о ком бы Он так заботился. Всех других мальчиков, появлявшихся здесь – за исключением лишь тех, полезность которых сводилась к самым очевидным и ограниченным качествам, – Он оставлял полностью на мое попечение. Однако сегодня… О какая радость, какое блаженство!

Натан поерзал